В долине Маленьких Зайчиков
Шрифт:
– Когда собираешься уезжать? – вежливо спросил Коравье. В его вопросе ясно звучало желание, чтобы это случилось как можно скорее.
– Сегодня, – решительно ответил Еттытегин.
– Ночью дорога хорошая, – кивнул Коравье. – Наст подмерзает.
– Собак надо покормить, – сказал Еттытегин.
– Сиди, гость, – радушно сказал Коравье. – Я сейчас принесу тушу павшего оленя и покормлю собак. Отдохни перед дорогой.
Еттытегин остался. Росмунта не сводила глаз с юноши, и ему было неловко.
– Так ты там живешь? – спросила женщина.
Еттытегин не сразу понял.
– Да, там живу, – ответил он.
– Тебе нравится?
– Когда как, – чистосердечно признался Еттытегин.
– Бывает плохо?..
– Сейчас ничего – сам себе хозяин. Как десятилетку кончил.
– А-а, – сказала Росмунта с понимающим видом и подошла ближе. Она села на корточки и стала пристально вглядываться в него.
– А лицо у тебя сдирали?
– Что? – удивленно переспросил Еттытегин. – Какое лицо?
– Не понимаешь? – с сомнением сказала Росмунта.
– Первый раз слышу об этом, – признался Еттытегин.
– Я давно об этом знаю, – сказала Росмунта. – Нам рассказывал покойный Локэ. Он говорил, что в мире, где колхозы, у людей сдирают кожу с лица и наклеивают на бумагу.
Еттытегин улыбнулся, хотя на душе у него было не очень спокойно, и полушутливо ответил:
– Ты же видишь: лицо у меня на месте…
– Верно, – согласилась Росмунта и задумчиво проронила: – Кожа отрасти может…
Еттытегин отвечал на вопросы Росмунты, и ощущение нереальности происходящего еще больше усиливалось. Он опомнился и встряхнул головой.
– То, что ты мне толкуешь, – это старые шаманские разговоры. Ты же взрослая женщина!
На лицо Росмунты наплыла тень. Исчезло выражение доверчивого любопытства. Еттытегин спохватился и сказал:
– Скоро ты узнаешь много нового и начнешь понимать что к чему. Научишься читать и писать…
– Вынюхивать следы человеческой речи на бумаге? – с недоверчивой усмешкой спросила Росмунта.
– Да, вроде того, – невозмутимо подтвердил Еттытегин. – Станешь грамотным человеком, образованным. Поняла? – Росмунта не ответила. Она в замешательстве смотрела за спину Еттытегина.
– Собаки накормлены, – послышался голос Коравье.
Еттытегин стал благодарить, но Коравье досадливо махнул:
– Разве там у вас не принято помогать путнику?
Росмунта с опущенной головой возилась у костра.
Еттытегин несколько минут нерешительно топтался в чоттагине. Ему хотелось потеплее попрощаться с гостеприимными людьми, но он не знал, как это сделать.
– Я поеду, – наконец вымолвил он.
– Пусть твоя дорога будет гладкой, – пожелал Коравье.
Отъехав от необыкновенного стойбища, Вася погнал собак, и всю ночь, не останавливаясь, ехал. Под утро на обессиленной упряжке он въехал на улицу строящегося поселка. Еще спали подъемные краны, положив крюки на землю, но солнце уже блестело на заиндевевшем железе, било в затянутые морозными узорами окна. Еттытегин распряг собак, наскоро накормил их и направился в управление строительства. Удивленная уборщица разрешила ему войти в приемную начальника управления. Комната была залита солнечным светом, и парень долго искал стул, на котором можно было сидеть, укрывшись от слепящих лучей. Он не заметил, как задремал и сполз на пол. Его разбудила испуганная секретарша.
– Что с вами? – спросила она, удостоверившись, что парень совершенно трезв.
– Срочное сообщение Ивану Николаевичу, – пробормотал спросонок Еттытегин.
Начальник внимательно выслушал Еттытегина, поглядывая на карту.
– Мне до сих пор кажется, что все это приснилось, – закончил взволнованный рассказ Еттытегин.
– Спасибо, Вася, – сказал Иван Николаевич. – Слышал я от геологов об этом стойбище… Правда, последний год о нем не было сведений… Думали, укочевали в Якутию. А вот, оказывается, где они. Ловко запрятались. Спасибо тебе еще раз. Сегодня буду звонить в обком. А ты иди отдыхай… – и, когда юноша уже выходил, остановил его: – Погоди… Твое заявление о переводе на кран я отдал Семихину в отдел кадров. Он оформит.
– Спасибо, Иван Николаевич, – поблагодарил Еттытегин.
День прошел быстро. Каждый встречный заставлял Еттытегина снова рассказывать о необыкновенной встрече. По стройке пополз слух, что Еттытегин обнаружил чуть ли не стойбище снежного человека.
Вечером Вася писал письмо брату в далекий Ленинград.
«Моя мечта сбывается – сегодня начальник обещал перевести меня о собачьей упряжки на кран, – писал Еттытегин после обычных приветствий от родителей и знакомых. – Я тебе расскажу все по порядку. В этом году хотел подать заявление в институт, но тут случилось такое, что я решил отложить. Начали строить большой рудник и обогатительный комбинат. Это будет первый на Чукотке настоящий город! Отца с матерью уговорил отпустить меня на строительство. Теперь я рабочий человек…»
Еттытегин посмотрел в окно и задумчиво погрыз колпачок авторучки. Как сейчас выглядит старший брат? Пять лет его не видел Еттытегин. С тех пор как Праву уехал в Ленинградский университет. А в этом году он кончает его. Будет историком.
«…Вчера я сделал интересное открытие, – Еттытегин остановился, зачеркнул слово „открытие“ и написал вместо него „наблюдение“. – Как я тебе писал, управление строительства на первое время взяло меня каюром, и я должен был объезжать оленеводческие стойбища и договариваться о поставках мяса. Вчера вечером я подъехал к одному стойбищу. Оно оказалось совершенно диким. Таких стойбищ мне никогда еще не доводилось видеть, хотя я уже порядочно работаю в тундре. Для тебя, как для историка, эти люди представляют научный интерес. Они застыли на дикой ступени развития и имеют о Советской власти самое смутное представление. Я издали наблюдал за отжившим обрядом похорон. Надо тебе честно сказать – это отвратительное зрелище. Тело раздели и положили на голый снег, обложив вокруг символической оградкой из камней…»
Еттытегин задумался. Письма брату были его больным местом. Он мучился над каждой строкой. Хотел показать, что стал самостоятельным, взрослым человеком и может поделиться с братом вполне зрелыми мыслями, изложенными без грамматических ошибок…
«…Помнишь книгу Стефанссона „Белокурые эскимосы“? Так вот, есть не только такие эскимосы, но и чукчи. В этом стойбище я видел молодую женщину-блондинку. Она очень красивая и не знает ни слова на другом языке, кроме чукотского. Мне сначала показалось, что она притворяется…»