В душе февраль, или Мне нечего терять, кроме счастливого случая (Охота на мужа-2, или Осторожно: Разочарованная женщина)

Шилова Юлия Витальевна

Я, выбрав самое скромное платье со стоячим воротничком, чтобы скрыть синяки и ссадины, наложила на лицо тональный крем и почувствовала себя значительно лучше. Уловив аппетитные запахи, заглянула к Елене Михайловне на кухню.

– Доброе утро, – ласково поприветствовала я ее и повела носом. – Уверена, что у нас сегодня будет что-то вкусненькое.

– В этом доме всегда все вкусно. – Домработница внимательно посмотрела на меня и укоризненно покачала головой. – Ты бы меньше по ночам по дому шарахалась и под ноги смотрела. И как только тебя угораздило скатиться с лестницы?

– Сама не знаю. Уж больно тут лестница крутая. Не понимаю, как по ней Лешик передвигается. У него же такая необычная комплекция. – Последние слова я произнесла настолько язвительно, что Елена Михайловна просто не могла этого не заметить.

– Лешик нормально передвигается, – заступилась она за урода. – Да и встал он, как положено, в девять часов утра. А ты в обед. Хозяин еще тоже не выходил из своей комнаты. Ну, с ним-то все понятно. Всю ночь пил. Если он квасит до утра, то встает только к вечеру. А ты почему так заспалась?

– А мне куда торопиться, на работу, что ли?

– Ну, не на работу… Но все равно… Женщине столько спать не положено.

– Вам бы с мое поработать, поспать по четыре часа в сутки… И вообще, что за проблемы? Какой от меня прок, если я в семь утра встану? Я тут как неприкаянная. Мне можно вообще из комнаты не выходить, и никто не заметит. Я бы на месте урода…

– Лешика, – резко одернула меня домработница. – На месте Лешика.

– Я бы на месте Лешика тоже спала подольше. С его раннего подъема тоже никакого толку. Хотя про него и говорить не стоит. Он ведет животный,

паразитический образ жизни.

– Вот когда ты за Лешика замуж выйдешь, долго спать не будешь…

– Почему?

– Потому что тебе придется готовить завтрак, варить кофе и носить ему в постель.

Глупые рассуждения домработницы стали порядком меня раздражать.

– Нет уж, увольте. Вы свои обязанности на чужие плечи не перекладывайте. Кухня по вашей части. А насчет замужества вы тоже коней не гоните… Это не вам решать, а Лешику. Я вообще не понимаю, почему вы так о нем печетесь. Заступаетесь за какого-то урода. Вы бы лучше за нормальных людей заступались. За тех, кого выдернули из цивилизованной жизни и закинули в этот дурдом. Что вы постоянно этого урода жените? Ему бы поспать, посрать, простите, да больше ничего и не надо. Он от жизни многого не хочет. Ему вообще нет разницы, где жить – здесь или в доме инвалидов. А я личность, человек, себя реализовавший. Мне не место в этом страшном доме.

Я посмотрела на домработницу с презрением, ожидая, что она скажет мне что-то обидное, но этого не случилось. Елена Михайловна тихонько всхлипнула, села на стул, обхватила голову руками и заплакала, словно девочка.

– Ну извините, если я вас чем-то обидела… – растерялась я. – Извините. Я не хотела… Просто вы тоже хороши. Вроде бы нормальная, здравомыслящая женщина, а сулите мне этого извращенца… Вы же прекрасно понимаете, что мы с ним не пара. А он, между прочим, собак насилует.

Казалось, женщина меня не слышала, она продолжала плакать.

– Да успокойтесь вы, ради бога. Это не вы должны плакать, а я. Вам-то что! Вы на работе, а я в плену. Посмотрите на меня. Я держусь. По крайней мере стараюсь.

Через несколько секунд женщина замолчала, подняла голову и затеребила носовой платок. Она была глубоко несчастна и, по всей вероятности, очень страдала. Это была уже не та Елена Михайловна, которую я увидела в первый день в этом доме, – такая надменная, статная и холодная… Передо мной сидела поседевшая, измученная женщина, на лице которой читались скорбь и нечеловеческая усталость.

– Я ведь тоже оказалась в этом доме не по своему желанию, – сказала она тихо.

– Как это?

– Когда-то, много лет назад, я совершила преступление… Убила человека…

– Вы убили человека? – похолодела я.

– Я прикончила не просто человека. Я погубила любимого мужчину… Меня должны были упечь в тюрьму, но хозяин этого дома решил мне помочь и взял под свое покровительство. С тех пор я должна была служить ему верой и правдой и заботиться об его единственном, любимом сыне. Именно это я и делаю. Хозяину нужна была няня и домработница в одном лице, которая умела бы держать язык за зубами. В тот момент скончалась его жена, ребенок остался один-одинешенек. Как только мне дали кричащий сверток, я не хотела думать о том, что этот ребенок дефективный и что у него особенное развитие, я думала только о том, что у меня нет и не будет своих детей, точно так же, как у этого ребенка никогда не будет матери. Мы были нужны друг другу, просто необходимы. Я отдала ему всю свою любовь, все свое тепло, на которое только была способна. Я нисколько не пожалела об этом. Я благодарна этому дому за то, что он спас меня от тюрьмы и укрыл в своих каменных, мощных стенах. Сначала это был небольшой домик. Затем он начал расстраиваться и превратился в настоящий огромный замок, в котором царит своя жизнь, совершенно не похожая на т у, что протекает за его воротами. – Домработница вновь вытерла слезы и продолжила. Она смотрела куда-то вдаль, словно разговаривала сама с собой, словно в этом диалоге участвовали только двое – она и ее тень. Каждое слово давалось ей с огромным трудом. Без сомнения, я была первая, с кем она решила поделиться своими переживаниями. – Знаешь, прошло много лет, но мне до сих пор снится тот, кого я убила. Может, и вправду говорят, что от любви до ненависти один шаг. Я убила его потому, что устала его ждать. Я больше не могла… У меня не было сил. Я просто хотела, чтобы он меня отпустил, но он не отпускал. Он прочно меня держал, словно хотел доказать, что он один их тех, кто сможет усидеть на двух стульях. Если бы он меня отпустил, я бы никогда его не убила. Никогда.

– Как это, держал? – спросила я.

– Ты меня не поймешь. Для того чтобы понять, нужно все это прочувствовать. – Елена Михайловна меня словно совершенно не слышала: – Это было очень-очень давно. Слишком… А кажется, что только вчера… Я была веселая, красивая и по-своему счастливая. Могла совсем по-другому распорядиться своей судьбой, если бы не встретила ЕГО. Он сразу меня увлек, и я даже не обратила внимание на то, что он женат. Если бы можно было вернуть все назад… Если бы было можно… Я обошла бы его стороной. Я бы даже не посмотрела в его сторону. Я бы бежала от него, как от проказы, и, прежде чем заводить новый роман, поинтересовалась, женат мой избранник или нет. Но тогда я не думала о последствиях, тогда я не могла прислушиваться к своему разуму, потому что слышала только свои чувства, свои эмоции. Господи, зачем же нам женатые, когда мир полон холостых мужчин! Мы очень часто встречались, даже намного чаще, чем положено. Знаешь, даже с ним я всегда была одинока. Одинока, потому что знала – я не одна. Что по ту сторону жизни у него есть другая, законная, перед которой у него есть обязательства, долг. Как и все женатые мужчины, он убеждал меня в том, что он уже давным-давно остыл к своей жене и они не живут половой жизнью, что их связывает только то, что у них маленький ребенок, и он бы и рад уйти, да чувство долга не позволяет. Он требовал от меня отчета за каждую минуту моего свободного времени, заставил порвать со всеми друзьями и близкими. Он требовал, чтобы я сидела дома и ждала его телефонного звонка. Это была страшная жизнь. Жизнь от звонка до звонка. Он засыпал в объятиях жены, а я возвращалась домой в пустую, холодную постель и рыдала от боли и отчаяния. В моей жизни образовалась страшная пустота, и я понимала, что должна найти кого-то другого и создать союз, где будут только двое и не будет места третьему. Я не могла ни с кем познакомиться, потому что он контролировал каждый мой шаг. Я не могла встретиться даже со своей подругой, потому что даже такая встреча вызывала у него страшную ревность. Он хотел, чтобы весь мой мир сконцентрировался только на одном человеке – на нем. Я и сама не поняла, как попала в ловушку, которую он так искусно расставил. Я осталась совсем одна, вернее, вдвоем с телефоном, который стал моим единственным другом и союзником. Я верила в то, что он обязательно оценит мои чувства и подаст на развод. Он постоянно говорил, что любит только меня, но по-прежнему жил с ней. И я верила в то, что общий ребенок – единственная причина, почему он не уходит. Но я ошибалась. Господи, как я ошибалась. Это теперь, в моем возрасте, я понимаю, что мужчина будет жить только с той женщиной, которую он по-настоящему любит… Он хлопнет дверью всего один раз, громко и резко, и никогда не будет хлопать ею годами. Я ждала его ровно восемь лет. Восемь страшных, бесцельно прожитых лет. С ожиданием телефонного звонка, заплаканными глазами и раздерганными нервами. Восемь страшных лет он обещал, вот-вот обещал развестись и тем самым меня осчастливить. Я уже не требовала развода, я просила меня отпустить и дать мне право на личную жизнь, но он не отпускал. Он никогда меня не отпускал… Все эти годы я была на втором месте и уже не верила, что существуют отношения, где тебе отведена роль первого плана. Я потеряла себя и, не имея собственной семьи, постоянно слушала про чужую. Однажды я вышла на улицу и познакомилась с мужчиной, который был холост и с которым у меня завязались определенные отношения. Но ОН не допустил того, чтобы эти отношения имели продолжение. ОН сказал, что уходит и подает на развод, что теперь мы семья и что отныне мы будем жить вместе. И ОН в самом деле ушел… На неделю… Мы вместе завтракали, гуляли перед ужином по парку и вместе ложились спать… Он рассказывал мне о том, что впереди у нас долгая, счастливая жизнь и что мне повезло, потому что он самый преданный и самый надежный человек. Через неделю он вернулся в семью… Потому что ребенок плачет в трубку, теща скандалит, а у жены заболело

сердце. Он подумал обо всех. Он забыл подумать только обо мне… А затем он по-прежнему приезжал и ограничивал все мои движения. Я устала ждать. Ведь у каждого свой запас терпения. Я устала ждать, все прощать и все понимать. Я устала жить чужой жизнью, чужой семьей, и мне захотелось своей собственной. Своей, только своей. «Скоро мы будем вместе», – постоянно говорил он для того, чтобы я не смотрела на тех мужчин, которые были готовы к серьезным отношениям. Но после восьми лет ожидания я уже не верила. Я уже ничему не верила. Прошли лучшие годы, а в туманном будущем были только одни пустые обещания. Наши встречи уже не приносили былой радости, наверно, оттого, что слишком долго мне приходилось ждать. Слишком долго… Однажды я увидела их в парке. Он, она и ребенок. Он обнимал ее, а она держала за руку ребенка. Они ели мороженое, смеялись, а потом забежали в какой-то уютный ресторанчик. При этом он поцеловал ее несколько раз и, судя по всему, был счастлив. Я спряталась за какую-то карусель и долго смотрела им вслед. Этим вечером он позвонил мне, пожелал спокойное ночи, пожаловался на стерву жену, которая вообще не занимается ребенком и которую он ненавидит. Рассказал, как он совершенно один-одинешенек вывез ребенка в парк, где в гордом одиночестве вспоминал меня и планировал нашу дальнейшую жизнь, признался мне в вечной любви и верности, сказал, что может позвонить мне ночью, чтобы проверить, не ушла ли я налево, назвал меня своей будущей женой и, положив трубку, побежал в семейную постель к «нелюбимой» жене. В этот вечер я подошла к зеркалу, посмотрела на уже появившиеся морщинки, на первые седые волоски и поняла, что хватит. Довольно. Больше ничего не надо. Ничего. Я поняла, что я не Пенелопа и что я не могу ждать всю жизнь. Слишком много потеряно времени. Слишком много. Я сама превратила свою жизнь в вечный зал ожидания, где рейс, на котором я собралась в заоблачные высоты счастья, постоянно откладывается. Я не изгоняла из сердца любовь, она умерла сама. Любовь нужно поддерживать и ценить, а ее изваляли во вранье, напрочь забыв о том, что это вещь хрупкая и чистая. Сначала умерла надежда, а следом за ней погибла и любовь. Потому что надежда и любовь сестры и они всегда должны быть рядом. Я поняла, что все эти страшные восемь лет провела в бесплодной борьбе за личное счастье. Я убила в себе женщину и загнала свои желания в угол. Устала ждать не только я – устала ждать и моя душа. Любая женщина с самого раннего детства запрограммирована на создание семьи, и от этого никуда не денешься. Длительное ожидание счастья очень плохо сказывается на израненной женской психике. – Домработница жадно выпила несколько глотков воды и продолжила: – Я хорошо помню тот день. Я высушила свою подушку, которая была постоянно мокрой от слез, выключила телефон и решила начать новую жизнь. Надела самое красивое платье, уложила волосы и решила пойти на улицу, чтобы взглянуть на мир другими глазами. Но раздался звонок в дверь – долгий и пронзительный. На пороге стоял ОН с большим чемоданом, двумя удочками, охотничьим ружьем и букетом из трех тюльпанов. ОН сказал, что я вырядилась как продажная девка и что нормальная, любящая женщина должна сидеть у телефона и ждать звонка от любимого. Если люди друг друга любят, то должны набраться терпения и ждать… ОН даже сказал, что Эвелина Ганская ждала Бальзака ровно двадцать лет, что любимая женщина Тютчева ждала его тоже ни много ни мало, а десять лет. Но ОН позабыл сказать, что любимая женщина Тютчева Елена Денисьева так и не дождалась своего любимого: умерев от сердечного приступа, а точнее, от одиночества и боли. А еще любимый забыл, что он не Бальзак, а я не госпожа Ганская. Я хотела закрыть дверь, но он подставил ногу, чтобы я не смогла этого сделать. Он сказал, что приехал ко мне навсегда. Я набралась смелости и ответила, что ничего не хочу. Ничего! Я до сих пор не знаю, на какой срок он тогда приходил. На день, на неделю, на месяц… Я не пускала его в квартиру, и он с силой меня отпихнул. Он ворвался так же грубо, как когда-то, восемь лет назад, вошел в мою жизнь. Совершенно бесцеремонно, думая только о себе, о своих интересах. Я просила его уйти, но он открыл чемодан, из которого полетели рубашки, галстуки, трусы, и сказал, чтобы я освободила ему место в шкафу, потому что в этой квартире он надолго. Он требовал, чтобы я освободила ему место на лоджии, куда он сложит свои, вернее, наши, семейные удочки. Он назвал эти дурацкие удочки семейными. Мол, наше совместно нажитое имущество начинается с удочек. А затем позвонила его теща. Она поинтересовалась, для чего ее зять забрал из дома свои вещи. Мне стало страшно: он даже не объяснился… А ведь он так и по жизни жил… Без объяснений. Он сказал теще, что он устал, что вернется только в том случае, если его будут уважать и хорошо к нему относиться. Это значит, что, едва переступив порог моей квартиры, он уже думал о возвращении. Ему нужно было просто успокоить мой бунт. Ему нужно было сделать меня покладистой и безропотной, такой, какой я была эти страшные восемь лет одиночества. Я по-прежнему просила его уйти, но он не уходил. Он снял свои носки и потребовал, чтобы я немедленно их постирала. Потому что теперь мы муж и жена, а жена обязана обстирывать мужа. Я стояла, словно во сне, и крепко держала его носки. Еще год назад я бы восторженно их стирала, сушила, бережно гладила утюжком и радовалась, что мне досталась великая честь прикоснуться к чему-то личному и даже, можно сказать, интимному… Уже в который раз я поняла, что все эти годы я просто ждала, а он жил. Наверно, именно в этом и было наше отличие. Я внимательно посмотрела в его глаза и увидела, что передо мной стоит не мужик, а типичный рохля, который годами, до самой старости будет тянуть жилы из обеих женщин, не в силах отважиться кардинально изменить свою жизнь. Жене он морочит голову тем, что задерживается на работе и вкалывает на благо семьи. Любовнице обещает развестись, но только не сейчас, только немного позже. Мне даже вспомнился фильм с Олегом Басилашвили «Осенний марафон», где герой мечется между двумя женщинами, мучая обеих и мучаясь сам. Но по складу мужского характера он обыкновенный рохля. Он никогда и ни на что не сможет решиться и с облегчением воспринимает ситуацию, когда что-то избавляет его от необходимости принять хоть какое-нибудь решение. Бег по замкнутому кругу. Так же и ОН, мой любимый. Погряз во вранье и продолжает врать. А ведь счастье нуждается в верности, потому что без нее счастья попросту может не быть… Я твердо сказала: «Уходи». Но он не отреагировал на мою просьбу, он повторил, чтобы я шла стирать носки. Я не выдержала. Сама не понимала, что делала в тот момент. Схватила ружье, лежавшее рядом с удочками, которое, по всей вероятности, тоже было нашим первым семейным имуществом, навела на любовника и выстрелила. Я не помнила себя. Когда очнулась, он был мертв. Я подошла к телефону и вызвала милицию. А потом выстрелила в молчащий телефон и почувствовала себя свободной. – Елена Михайловна замолчала и трясущимися руками взяла стакан с водой. Отпив несколько глотков, она поставила стакан обратно и судорожно смяла платок. – Я поняла, что не могу сидеть сложа руки в квартире рядом с трупом в ожидании милиции. Я взяла наше «семейное» ружье и спустилась на улицу. Сев на лавочку, я посмотрела на часы, обняла ружье и принялась ждать милицию. Рядом с подъездом стоял джип, в котором сидел хозяин этого дома. Он приехал к своему товарищу. Увидев плачущую женщину, он удивленно спросил, какого черта я тут делаю? Я сказала, что жду милицию, тогда он открыл заднюю дверцу и пригласил в машину. Так я и очутилась в этом доме. Именно поэтому я служу хозяину верой и правдой и забочусь о его единственном ребенке.

– А вы были знакомы с его женой?

– Да. Это была очень хорошая женщина и достаточно мудрая…

– И как она отнеслась к тому, что он привез вас в этот дом?

– Я же сказала, что у нее были широкие взгляды на жизнь.

– Но ведь теперь вы можете вернуться и попробовать жить на свободе. Прошло слишком много времени. В вашей квартире уже давным-давно живут другие люди, а вас, конечно же, никто не ищет. Уже и срок давности преступления истек.

– Я не хочу прежней жизни. Я не была за воротами этого дома почти двадцать лет. Мое место тут. И умру я тоже здесь… – Заплаканная женщина покачала головой.

– Ерунда! – возмутилась я. – Вы еще сможете стать счастливой. А я вам помогу, если вы поможете мне как можно быстрее отсюда сбежать. Я помогу вам с покупкой квартиры. У вас есть какие-нибудь документы?

– Нет. А кто их здесь будет проверять?

– Бог мой, у вас даже нет паспорта? Я и с этим вам помогу. Среди моих поклонников есть весьма влиятельные люди.

Елена Михайловна вновь отрицательно покачала головой и встала.

– Я и сама не знаю, зачем рассказала тебе все это. Мое место здесь. Я здесь словно в монастыре. Я ушла из мира людей и не испытываю в общении ни малейшей потребности.