В душной ночи звезда
Шрифт:
"Может, лучше и не смотрела бы ты мне в глаза!
– подумал Бод.
– Ты не сирена, но ты равна мне по силе своего чародейства! Я и сам не знаю, как такое возможно?! И не знаю, что будет в этот раз, если взгляды наши опять встретятся!". Но эту мысль птицей не послал к Анне. Только глубоко вздохнул, осторожно взял Аннины ладони в свои и, опять удивляясь, как хмелеет от близости к ней, помолчал, подумал, и сказал:
– Анна, я не прост...
– Знаю.
Бод подавил недоумение: что-то удивительное крылось за их знакомством, и тайна не хотела раскрываться. А он не собирался ждать, когда раскроется
– Я многое умею из того, чего не понимают люди...
– Да, - кивнула Анна, всё ещё глядя в землю. И добавила с чувством, притянувшись к нему, - спасибо за то, что любишь меня!
Как?! Она читает в его сердце?
– Люблю, люблю, Анна! Люблю я тебя! Хоть и не готов к этому, и не знал, ни гадал, что так случится со мной, но запал я на тебя! О-о, женщина!
– и Бод, держа Анну за руки, по очереди медленно перецеловал каждый её пальчик. Она поднесла к своим губам его большую ладонь, надолго прижалась губами к тому месту, где две линии судьбы сходились в глубокую борозду, пересечённую лучистой звездой. Потом приложила эту ладонь к своей пылающей щеке, так и не решившись взглянуть на него.
– Анна, я научу тебя, что нужно сделать, а потом ты смотри на меня, смотри на меня - и будь со мной!
– Бод творил заговор, не думая - дано ли ему право на это? Затем сложил её тонкие пальцы в священный знак защиты и равновесия, провёл рукой, рисуя этот знак, на своей груди, затем на её груди, начертал над своей головой, над её головой, и произнёс:
– Милая, можно, я поцелую тебя, и делай со мной, что хочешь!
– и, едва прикасаясь, поцеловал её горячие губы...
Анна не поднимала глаза.
– Что, Анна?
– взволновался Бод.
И вдруг эта красавица, рассмеявшись лукаво, ответила:
– Мне так хорошо! Как во сне! А вдруг открою глаза, и проснусь?
– и тут же, влажно блеснув из-под ресниц, взглянула на чародея в упор.
Теперь Бод прикрыл свои глаза: "О, женщина! Как же ты умна!" Он увлёк её за собой под грушу; показал, как можно, прислонясь спиной, погрузиться в такое большое дерево, как в воду, и даже полностью войти в него. Анна тихо смеялась. И пыталась угадать: где, в каком месте покажется - выйдет чародей из шершавой столетней коры. Потом Бод повернул её спиной к стволу груши, осторожно тронул за плечи (он ясно чувствовал, что Анна боится крепких объятий) и, напрягшись в волевом усилии, увлёк её с собой внутрь ствола.
Новая тишина приняла и поглотила двоих.
И там, внутри дерева, Анне показалось, что она пересекла невидимую межу, и теперь не принадлежит больше этому миру.
Свобода! Как будто тяжкий груз упал с её души!
Ушли все тени мучивших её сомнений, тревог, переживаний, болей и горестных воспоминаний. Она словно выросла, стала высокой - выше всего в округе, могла дотянуться до звёзд - лёгкая, вольная! Ей стало хорошо, необыкновенно хорошо, и она тут же призналась в этом Боду, - и улыбалась, сверкая белыми зубами. И легко-легко целовала его под усы - в уголки губ, в губы, опять в уголки...
"Вот оно какое - её колдовство!" - думал счастливый чародей. Анна искренне, восторженно благодарила и благодарила его за чудо, за небывалую свободу, которые подарило ей это потайное место внутри древа. Она БЛАГО ДАРИЛА, и опять нежное облако - золотисто-сиреневое сияние окружило и закружило Бода, терявшего голову...
...В ночи прокричал петух.
За ним то там, то здесь, закричали, каждый своим голосом, другие петухи, возвещая о том, что тёмная ночь, пришедшая в мир неслышной поступью, сейчас остановилась, замерла, прислушалась: все ли на этой земле блюдут её покой? Замерла панна-ночь, постоит недолго, и скоро повернётся, и начнёт отступать в предчувствии рассвета, отрясая с роскошного чёрного подола студёные звёзды-росы.
– Пора, Анна!
– очнулся Бод.
– Твоё чародейство боится петушиного крика?
– спросила Анна, и он услышал, как тревожно трепыхнулось её сердце, - ты - светел?
– Да, радость моя, - улыбнулся Бод. И таким надеюсь остаться.
– Ты укрепишь меня на пути моём?
Они опять какое-то время молчали - слишком хорошо было и без слов.
– Расскажи тогда, что значит для тебя петушиный крик?
– Теперь ты спросила правильно. А на понятный вопрос всегда найдётся понятный ответ.
Люди не зря считают время до первых петухов самым таинственным, самым волшебным. Так оно и есть, лада моя. Всему ведь своё время, правда? Ты тоже вышиваешь днём, при свете, и не вышиваешь средь ночи, при лучине? А ведь никто не запрещает тебе делать это ночью, так? До первых петухов всякое волшебство и чародейство удаётся в стократ легче, чем потом. Чародейство бывает разным, голубка: хорошее не всегда заметно, а плохое, скажу я так - бывает. Но я больше встречал людей, которые напридумывали страшных приключений или наслышались о них от других выдумщиков, и брать всё на веру не стоит. Люди любят сказки, милая: всякие сказки, и весёлые, и грустные, и смешные, и ужасные...
"А ужасные почему-то любят больше..." - не впервой подумал Бод. И
вспомнил, сколько маленьких чудес делал он для людей - и они остались просто незамеченными. Человек говорил: "Вот как повезло!" - и жил дальше, и почему-то не спешил звенеть на всю округу о своей удаче. Но, будь Бод по другую сторону света, и пожелай он показать им в подворотне какую-нибудь страшную морду - предание сохранит это, пронесёт сквозь поколения.
– Так что после пения петухов чем дольше мы будем оставаться внутри дерева, тем труднее мне будет выводить нас отсюда. Чем ближе к рассвету, тем труднее заставлять сладкий сон махать крылышками над твоими родными.
– Мы не должны путать заботы белого дня и тайны ночи, да?
– О, как же ты мне нравишься!
– Бод осторожно прикоснулся к Анне в последний раз, подвёл её к двери, ответил на немой вопрос:
– Я опять приду вечером. Мы расстаёмся, чтобы выспаться. Хороши же мы будем днём, если не сделаем этого?
Примечания:
* "...скоротать вечера" - в городах литовских не разрешалось в тёмное время года передвигаться по улицам позже 9 часов вечера: стражи заточали гуляк для пристрастного допроса и штрафа. Исключение делали для свадебных и традиционных ночных гуляний, например, Коляд. Впрочем, снисходительны были и к парням в возрасте женихов.