В двух шагах от рая
Шрифт:
– Через два часа рейс, товарищ генерал армии. Перенесли.
– А-а-а, – протянул «папа», – тогда пойдемте с нами.
Стол накрыли на десять человек, но пришло только семь. В углу на тумбочке стоял телевизор. Днем его не включали. Тихо играло радио. Полненькая, румяная официантка в переднике поставила перед Вампиловым тарелку супа. «Папа» положил на колени салфетку, отломил кусочек хлеба. Ел он без всякого аппетита, как-то механически.
– Картошка у вас сегодня искусственная. Резиновая, – сказал «папа». – Когда будет настоящая картошка?
– Скоро
– Ты уже здесь три месяца, а до сих пор ничего не вырастил, – констатировал Вампилов.
– Здесь, товарищ генерал, холодновато. Вот, к примеру, в Джелалабаде уже давно бы выросла картошка.
– В Джелалабаде картошку не выращивают, – заметил личный переводчик Вампилова, молоденький майор.
«Папа» брезгливо выловил ложкой из супа кусочки теста, слил в стакан.
Подали второе – парные котлеты с пюре.
– Вкусные сегодня котлеты, – похвалил официантку Вампилов и поправил спавшую на лоб челку.
– Да, Людочка, – вторили ему подчиненные. – Котлеты отменные. И пюре.
– Совсем другое дело, когда на свежем молоке, – отметила Людочка.
Сорокин по опыту знал, что с обедом надо торопиться, «папа» дожидаться никого не будет. Он поел и встал, и ты должен к тому времени закончить трапезничать.
«Папа» дожевал котлетку, потянулся к сухарикам, захрустел, предложил соседу-полковнику:
– Хотите? Особенно хорошо с чаем, – офицер осторожно отсыпал на блюдце, два сухарика послал себе в рот.
– А что вы компот не пьете? – «папа» заговорил с полковником слева.
– Мне нельзя, товарищ генерал, – диабет. Но если вы приказываете… – он поднес к губам стакан, отхлебнул немного и поставил на стол: – Очень вкусный.
– А вы знаете, Людочка, – посмотрел «папа» на официантку, – кто это поет?
– Нет, не представляю, – официантка стояла спиной и разливала чай.
– Вы погромче сделайте. Ну? Не узнаете?
– Это Лемешев, – подсказал Сорокин. Сказал и застыл в ожидании. А вдруг ошибся? Но ведь это точно Лемешев! Такой голос не спутаешь. А если генерал сейчас назовет другую фамилию…
– Да, – подтвердил Вампилов, и у Сорокина отлегло от сердца, – Лемешев. Какой сильный голос! А вам, Людочка, надо бы знать наши лучшие голоса.
– Откуда ж мне знать? – кокетливо отреагировала официантка.
– Что-то Людочка у нас сегодня не в настроении. Спасибо. Но картошка у вас все-таки искусственная, – Вампилов вытер накрахмаленной салфеткой губы, седые усы, встал, и заблаговременно закончившие обедать подчиненные последовали за ним к выходу. «Папа» собрался подниматься наверх, как вдруг вспомнил, что не попрощался с Сорокиным, обернулся, выделил взглядом, и Сорокин понял, что следует подойти ближе.
– Еще раз благодарю, уверен, мы с вами вновь встретимся.
– Для меня была очень познавательная командировка, товарищ генерал армии… – Сорокин научился обходительности с начальством еще в звании подполковника, немаловажная деталь для карьерного роста, однако, продолжить лестные изливания Вампилов не позволил, протянул руку:
– До
Сорокин сиял – напросился на похвалу, причем при других офицерах, «папа» отметил, все равно что благословил! Он поспешил к выходу, и Сашка, рассматривавший пулеметные позиции на стене перед резиденцией, выехал со стоянки.
– В гостиницу, я переоденусь, – велел Сорокин.
На аэродроме попался ему один капитан. Знакомая физиономия. Мелькал где-то. Сорокин припомнил. Конечно же, в политотделе армии глаза мозолил. Неприятный тип, на гиену похож чем-то, заискивающий, вечно увивающийся.
Капитан развлекал разговорчиками ярко накрашенную, с намеренно расстегнутой на лишнюю пуговицу блузкой, женщину, на которую засматривались, сглатывая слюни, охранявшие въезд на аэродром и пересылку часовые. Завидев генерала Сорокина, капитан подбежал помогать вытаскивать из «Волги» коробки с импортной техникой и чемоданы. Даже Сашка удивился, что капитан вежливо отнесся к нему, солдату, и взял у него коробку, чтобы донести до литерной площадки.
– Нельзя ли будет потом, товарищ генерал, воспользоваться вашей машиной, – попросил капитан, – доехать до штаба? Я бы один-то запросто и на броне доехал, но тут, понимаете, такое дело. Вот, – он подозвал жестом, – из отпуска вернулась сотрудница штаба тыла, а машина куда-то подевалась. Больше часа ждем.
– Очень приятно, товарищ генерал, – напустив застенчивость, сказала женщина, назвалась: – Люся.
При виде столь пышной особы, глаза Сорокина заблестели. Он незаметно, отвернувшись к подруливающему самолету, облизнул сухие губы, чтобы легче было их развести в улыбку, представился:
– Алексей Глебович, – и, к собственному стыду, заметил, что смотрит не в глаза женщине, а на пышную грудь. Это смутило его и он дал добро капитану.
Надо же, пронзило генерала, а ведь я, пожалуй, такими голодными глазами на нее уставился. А она заметила это, и лукаво улыбнулась. В следующую командировку я ее разыщу, дал себе слово генерал, она по-моему не против. Какие кадры пропадают!
Кадровые военные носить обычную одежду не умеют, и чувствуют себя даже в хорошо скроенном костюме непривычно, неуютно, скованно. Особенно же несуразно выглядят без формы и погон генералы, потому как они редко в состоянии забыть о собственной значимости, и не умеют оторваться от армейского мира, который вырастил их. Пожалуй что, им не хватает подспорья, той форы, которую дает генеральский мундир.
На аэродроме Сорокина никто не провожал, и никто в лицо не знал, и на какой-то миг он даже растерялся и забеспокоился, что примут его за обыкновенного работника какой-нибудь второсортной службы, технического специалиста или советника захудалого, например, и позволят себе какой-нибудь невежливый выпад по отношению к нему. Потом придется делать строгий вид, и повышать голос, и объяснять, что он генерал такой-то, из оперативной группы министерства обороны. Это всегда крайне неприятно – генералу, да оправдываться. Надо было лететь в форме, ругал он себя.