В джунглях черной Африки (Охота за слоновой костью)
Шрифт:
— Что именно? — повторил он.
Взял прядь ее волос и сильно, до боли, скрутил. Он умеет причинять боль… от мазохистского наслаждения у нее перехватило дыхание.
— Я скажу тебе это, чтобы доказать, насколько я твоя, как я тебя люблю, — прошептала Бонни. — После ты никогда не усомнишься в моей верности.
Он усмехнулся и покачал ее голову из стороны в сторону. Его пальцы по-прежнему оставались в ее волосах, причиняли боль.
— Позволь самому судить, моя маленькая рыжая лилия. Что это за ужасная вещь?
— Это действительно ужасно,
Ифрим Таффари перестал дышать. На двадцать секунд он под ее ухом затаил дыхание. Потом выдохнул. Пульс его чуть ускорился, и он спокойно сказал:
— Не знаю, о чем ты. Объясни.
— Мы с Дэниэлом были на утесе, когда солдаты приехали в деревню. Дэниэл приказал мне снимать.
— Что ты видела?
— Мы видели, как они бульдозерами снесли деревню и сожгли лодки. Видели, как они грузили людей в машины и увозили.
Она медлила. Он приказал:
— Продолжай. Что еще вы видели?
— Видели, как двоих убили. Забили до смерти старика и застрелили человека, который пытался убежать. Тела бросили в огонь.
— Ты все это сняла? — спросил Ифрим, и что-то в его голосе заставило Бонни почувствовать неуверенность и испугаться.
— Дэниэл заставил меня все это снять.
— Ничего не знаю об этих событиях, об этой жестокости. А где пленка?
— Я отдала ее Дэниэлу.
— Что он с ней сделал? — спросил Ифрим, и теперь его голос был ужасен.
— Он сказал, что спрячет ее в английском посольстве в Кахали. Посол, сэр Майкл Харгрив, — его старый друг.
— Он показывал пленку послу? — спросил Ифрим.
— Не думаю. Он сказал, что это бомба, но взорвать ее нужно в нужное время.
— Значит, вы с Армстронгом единственные, кто знает о существовании пленки?
Она так об этом не думала и почувствовала тревогу.
— Да, наверно. Если только Дэниэл никому не сказал. Я не говорила.
— Хорошо. — Ифрим отпустил ее волосы и погладил Бонни по щеке. — Умница. Спасибо. Ты доказала мне свою дружбу.
— Это больше чем дружба, Ифрим. Я никогда не испытывала к мужчине того, что испытываю к тебе.
— Знаю, — сказал он, потянул к себе ее голову и поцеловал Бонни в губы. — Ты замечательная женщина. Я все больше люблю тебя.
Она благодарно прижалась своим крупным телом к его сильному и гладкому, кошачьему.
— Нужно забрать пленку у сэра Майкла. Она может причинить неслыханный ущерб моей стране и мне как президенту.
— Следовало сказать тебе раньше, — вздохнула она. — Но я только сейчас поняла, как люблю тебя.
— Еще не поздно, — заверил он. — Утром я поговорю с Армстронгом. Дам ему слово, что виновные будут наказаны. Пусть отдаст мне пленку, чтобы использовать ее как улику.
— Не думаю, что он ее отдаст, — сказала она. — Запись слишком сенсационная. Для него она стоит миллионы. Он не согласится.
— Тогда ты должна помочь мне вернуть ее. В конце концов, ведь это твоя запись.
— Ты же знаешь, Ифрим, что помогу. Я все для тебя сделаю, — прошептала Бонни, и он, ни слова не говоря, снова занялся с ней любовью, той прекрасной опустошающей любовью, на которую только и был способен.
Потом она уснула. А когда проснулась, снова шел дождь. В этих ужасных зеленых адских джунглях как будто всегда дождь. В полной темноте капли стучали по крыше бунгало для важных персон.
Она невольно поискала Ифрима, но кровать рядом с ней была пуста. Простыни, на которых он лежал, уже остыли.
Должно быть, ушел какое-то время назад. Бонни подумала, что он, возможно, пошел в туалет, и почувствовала давление в собственном мочевом пузыре.
Она лежала и прислушивалась, ожидая его возвращения, но через пять минут он не пришел, и Бонни выбралась из-под сетки и в темноте ощупью направилась к двери туалета. Натолкнулась на стул, ушибла большой палец на ноге, нашла выключатель и замигала от яркого отражения в белом кафеле.
В туалете пусто, но сиденье поднято. Значит, он здесь был. Бонни опустила сиденье и села, голая, все еще не совсем проснувшаяся; спутанные рыжие волосы падали на глаза.
Снаружи продолжал барабанить дождь, внезапная вспышка молнии осветила окно. Бонни протянула руку к рулону туалетной бумаги, и ее ухо оказалось в дюйме от гофрированной внутренней перегородки бунгало. Она услышала в соседней комнате голоса, неотчетливые, но мужские.
Бонни медленно просыпалась, пробуждалось и ее любопытство. Прижавшись ухом к стене, она узнала голос Ифрима, резкий и повелительный. Кто-то ему отвечал, но шум дождя помешал узнать, чей это голос.
— Нет, — ответил Ифрим. — Сегодня. Я хочу, чтобы это было сделано немедленно.
Теперь Бонни совсем проснулась, и в этот миг дождь с драматичной внезапностью прекратился. В наступившей тишине она услышала ответ и узнала говорящего.
— Вы подпишете распоряжение, господин президент? — Четти Синг. Его акцент невозможно спутать. — Ваши солдаты проведут казнь.
— Не будьте дураком. Я хочу, чтобы все было тихо. Избавьтесь от него. Можете взять в помощь Каджо, но сделайте это. Никаких вопросов, никаких письменных распоряжений, просто избавьтесь.
— А, да, понимаю. Мы скажем, что он отправился снимать в джунгли. Потом отправим поисковую группу, чтобы отыскать его след. Такая жалость! А как насчет женщины? Она тоже свидетель наших приготовлений в заливе Орла-Рыболова. Мне одновременно позаботиться и о ней?
— Нет, не будьте идиотом! Она нужна мне, чтобы получить запись в посольстве. Позже, когда пленка будет у меня в руках, я подумаю, что делать с женщиной. А вы пока отведите Армстронга в джунгли и избавьтесь там от него.
— Заверяю вас, господин президент, ничто не доставит мне большего удовольствия. Мне понадобится около часа, чтобы подготовиться вместе с Каджо, но еще до исхода дня все будет кончено. Торжественно обещаю.