В этом мире подлунном...
Шрифт:
— Досточтимый Ибн Сина?.. Кого из вас величать Ибн Синой?
— Это я, повелитель.
— Ты… Пусть ты… — Опять на лице эмира возникло недоверие. — Если ты великий врачеватель Ибн Сина, то почему же… повелитель правоверных послал за тобой своих гонцов, а ты спрятался от них?.. Почему сбежал из Хамадана, когда я прислал к тебе своих гонцов? Тогда вот сбежал, а теперь пришел… своими ногами?..
Ибн Сина улыбнулся:
— Если великий эмир недоволен прибытием своего покорного слуги в Исфахан, то я готов…
— Нет-нет! Я всего лишь спросил
Ибн Сина горько улыбнулся:
— Великий эмир! Причина, что привела покорного вашего слугу в Исфахан, — это черный мор.
— Черный мор?
— Простите, эмир, я еще не могу сказать определенно, чума ли это… До меня дошли слухи, что в городе свирепствует черный мор. Я должен проверить их.
— Если в городе свирепствует черный мор, значит… такова воля аллаха, — лицо эмира неожиданно резко дернулось. — Ртуть! Развратница, колдунья, подосланная хитрым Алитегином… она влила в мое ухо ртуть!
«Подосланная Алитегином?» — повторил про себя Ибн Сина и едва справился с волнением, вдруг охватившим его. Приблизился к тронному креслу:
— Ртуть? Какая ртуть?
— Этот хитрец Алитегин…
— Расскажите мне сначала о болезни, повелитель. Как у вас болит в ухе, непрестанно или временами?
— Временами болит, временами затихает.
— А когда боль затихает, то сразу или постепенно исчезает?
— Сразу пропадает, мавляна, сразу… Вот… сейчас… пропала, слава аллаху… — Нет-нет, снова началась! Ой, ой!.. Прорвала ухо изнутри, видно, в мозг перескочила! Это не ртуть, это, видно, яд, смешанный с ртутью, яд!
О создатель, за какие грехи ты ниспослал мне такие страдания?!
«Он еще смеет спрашивать небо! Жестокосердный убийца! Кто вершил резню, заставлял осажденных ум рать от голода?»
Горечь комком встала в горле. Ибн Сина откашлялся:
— Эмир! Я должен увидеть эту невольницу!
— О создатель милосердный! За что, за что?.. Сначала освободи меня от мук! Если ты поистине Ибн Сина… А потом… Захочешь, так забери насовсем эту развратницу!
— Я вылечу ухо, мой эмир. Но прежде чем приступить к лечению… у меня есть одна просьба…
— Сначала вылечи. Все просьбы — потом… О, как больно!
— Потерпите, эмир! Просьба моя… Надо сегодня же, немедленно открыть городские ворота! Пусть несчастные, кому грозит черный мор, выйдут на природу, в степи и поля. Пусть воспользуются они весенними травами! Сегодня же собрать во дворце глашатаев и лекарей: я расскажу им, какие травы лечат, глашатаи и лекари передадут людям названия трав… И еще: в гузарах следует поставить большие котлы, в них делать отвары лечебных трав, разносить отвары по домам… В противном случае все погибнут, великий эмир!
— О творец! — Масуд устремил взгляд своих налитых кровью глаз на Абу Тахира. — Где это ты выкопал полоумного дервиша?
Боль возобновилась, и эмир вдруг тихо сполз с кресла на ковер.
— Это не великий исцелитель Ибн Сина, а сам дьявол!.. Вылечи, сначала вылечи, а потом уж ставь условия!
— Сейчас, мой эмир,
— Немедленно! — стонал эмир. — Немедленно!
Абу Тахир поспешно выскользнул из комнаты.
Ибн Сина на цыпочках подошел к Абу Убайду, так и не продвинувшемуся вперед от порога.
— Иди во дворик, открой красный сундук!
Абу Убайд прошептал:
— Наставник! Эмиру взаправду влили в ухо ртуть?
Ибн Сина приложил ладонь к своим губам. Тихо ответил:
— Нет, у него был в ухе нарыв, он загноился… может, там завелся и червячок… Нам нужны будут жидкость, сделанная из египетского алоэ, в синем пузырьке, увидишь, масло миндальное в желтом флаконе, еще… Подожди! В темно-синем флакончике также отвар семян колючего кактуса.
— А-а-а! — исходил криком эмир. — Где же ты, великий лекарь?! Убери эту боль! Дам тебе золота вровень с твоим ростом, вровень!
Ибн Сина громко сказал Абу Убайду:
— Я назвал тебе лекарства. Беги быстрее!
— Немедленно! Немедленно! — подтвердил эмир и уткнулся лицом в ковер.
…Эмир Масуд проснулся, но долго еще лежал в постели, не шевелясь. Боялся, что боль возвратится.
Должно быть, долго он спал, и солнце, видно, уже сильно передвинулось на запад: от его лучей горели ковры, настеленные на пол по правой стороне спальни. Да и вся комната словно залита была оранжево-красным пламенем, — потолок в светло-синей мозаике, ажурнохрустальная люстра под ним, сабли и щиты, висевшие на стенах, сами стены, отделанные розовой мозаикой, — все пылало.
Колотье в ухе напрочь стихло. Мысли были ясные, по усталому телу растекался блаженно-приятственный покой.
Давно уж Масуд не испытывал такого состояния. Оно было похоже на то, что случалось в детские годы по вечерам, когда он, мальчик, лежал в постели рядом с любимой тетушкой Хатли-бегим, ощущал теплоту ее тела, ласковость ее нежных рук. «О всемогущий! Тысячу раз благодарю тебя за милость! Нет, ты не лишил грешного своего раба любви своей и милости, отвратил беды, которые наслали на меня враги…»
Чудо-лекарь накапал в ухо всего три-четыре капли — какого-то бальзама цвета желчи, дал что-то выпить, а еще проглотить нечто подобное изюминке… Эмир не заметил, как заснул, и вот теперь он лежит в блаженной истоме, а ум — ясный, светлый, все-все помнит.
Этот пожилой странник в рубище в самом деле тот самый, настоящий, великий исцелитель? Но зачем тогда ему одежда дервиша?.. Он говорил, этот дервиш, что причина его добровольного прихода в Исфахан — черный мор, будто настигший город. Да, так он и говорил! И еще просил… да нет, требовал глашатаев и лекарей города, — у него есть лекарственные травы, отвар их надо раздать правоверным. И еще: открыть все городские ворота, дабы несчастная голытьба могла выйти за травами.