В этой книге полно пауков. Серьезно, чувак, не трогай ее
Шрифт:
Мы вошли в почти пустой магазин, два грязных человека с футболками, обмотанными вокруг голов. Джон размотал свою и сказал:
– Это что? «Уолмарт»?
В общем я не был слишком откровенен с психиатром, когда рассказывал о мистической двери в ларьке с буррито и азиатском парне, исчезнувшем в ней. Мы с Джоном нашли в городе около полудюжины таких дверей, и мы знали, что каждая из них ведет к какой-то другой.
Однако никогда не знаешь, из какой двери ты выйдешь – это как дверная рулетка. Я хочу сказать, что ты не появишься в Пекине или где-то там еще, это будет всегда дверь в нашем
Мы с Джоном прошли через магазин, не привлекая особого внимания: в этом магазине и в этом городе были люди и погрязнее нас. Мы вышли из главной двери и направились обратно в город по обочине шоссе. Стояло мокрое, холодное утро под летаргическим ноябрьским небом, которое только что выбралось из кровати и надело старую серую футболку, запачканную жиром.
– Слышал? – спросил Джон. – Они так и не нашли Фрэнки.
– Замечательно.
– Как ты думаешь, что произошло? Этот жук захватил его мозг?
– Почему бы и нет?
– И он вроде как вернется?
Если ты спрашиваешь себя, почему те мужики с револьверами, что гнались за нами, не смогли использовать магическую дверь и попасть в «Уол-март», то я тебе скажу, что для большинства людей дверь – это дверь. Точно так же большинство людей не заметило бы в моем доме паука, как его не заметил Фрэнки. И если бы ты был со мной в ванной несколько месяцев назад, когда я увидел тень за душем, ты бы ничего не увидел. Хотя может быть и почувствовал что-нибудь – люди часто сидят вечером в темном доме и чувствуют, что они не одни, или тебе бы показалось, что кто-то скользнул за угол именно перед тем, как ты туда посмотрел. Но такое чувство обычно выражают словами: «Конечно, там ничего нет. Теперь».
Откровенно говоря, даже если ты увидишь призрака, то не станешь одним из нас. Обычно это означает только одно: твой мозг пытается приделать знакомое лицо к тому, что вообще не имеет лица.
А мы с Джоном можем видеть то, что большинство из вас только почувствует. Мы не родились какими-то особенными, а стали такими из-за наркоты, которую однажды приняли. Да, кстати, если ты когда-нибудь будешь на вечеринке и какой-нибудь растаман предложит тебе шприц с вязкой черной жидкостью, которая, как дождевой червяк, сама выползает наружу, не бери его. И не звони нам, пожалуйста. У нас и так уже уши вянут от чуши, которую несут всякие незнакомцы.
В английском должно быть слово для чувства, которое охватывает тебя, когда ты впервые просыпаешься в странной комнате и не имеешь ни малейшего понятия, где находишься.
Отелешательство?
Я замерз, у меня болел каждый дюйм тела. Я услышал хрумканье, словно какой-то хищник грыз кости. Открыв глаза, прямо перед собой я увидел дракона, горделиво стоявшего на вершине холма.
Дракон полетел по экрану телевизора, под которым стояла игровая консоль с неразберихой проводов, извивавшихся по зеленому ковру. Я мигнул, прищурился от солнца, лившегося через треснувшее окно, повернулся и услышал, как шея заскрипела. Джон сидел за компьютерным столиком в уголке комнаты, глядел на монитор и двумя руками держал бутылку со светлой жидкостью, которой, я был уверен, нельзя даже пытаться заливать огонь. Сев, я сообразил, что пока спал, меня чем-то накрыли. На мгновение показалось, что Джон даже не пожалел одеяло, но я тут же сообразил, что это лишь пляжное полотенце.
Джон, развернувшись на компьютерном стуле, посмотрел на меня и сказал:
– Извини, запасное одеяло я использовал, когда у меня протекла машина.
Я огляделся, пытаясь понять, откуда доносится это животное хрумканье. И нашел Молли, пристроившуюся за диваном и уткнувшуюся мордой в открытую коробку с кукурузными хлопьями. Она ела так быстро, как только могла, придерживая лапами коробку.
– Ты ей разрешаешь?
– А, да. В любом случае они уже не свежие. Другой собачьей еды у меня нет.
Дракон на экране телевизора застыл на месте, вступление к видеоигре, в которую Джон, наверно, играл, пока я спал на его диване.
– Сколько времени?
– Около восьми.
Я встал и почувствовал, как голова закружилась. Потер глаза и едва не вскрикнул от боли, ударившей из раны. Плечо ныло так, как если бы получило в себя пулю, а еще мне показалось, что виски изнутри долбит крошечными мотыгами парочка эльфов, пытающаяся выскочить наружу. Да, не в первый раз я просыпался у Джона в таком состоянии.
Зазвенел мобильник. На экране появилось слово ЭМИ. Я закрыл глаза, вздохнул и ответил.
– Привет, детка.
– Привет, Дэвид! Я смотрю новости! Что случилось?
– Ты не на лекции? – В прошлом семестре Эми провалила экзамен по английскому, потому что лекции проходили утром и она их благополучно просыпала.
– Их отменили, – сказала Эми. – О, опять. Включи CNN.
Не сбрасывая ее номер, я попросил Джона включить телевизор. Он так и сделал, и мы увидели на экране хаос, царивший в больнице в то раннее утро. Под картинкой пробежало имя нашего города. Мы в национальных новостях.
Джон включил звук, и мы услышали слова женщины-репортера:
– …никаких наркотиков или психических заболеваний. Фрэнк Бёрджесс работал в отделе уже три года. Власти прочесали район в поисках Бёрджесса, но полиция утверждает, что он получил очень много ран и поэтому, цитата, «В высшей степени маловероятно, что еще жив». Тем временем в больнице введен карантин, который должен уменьшить риск распространения непонятного заболевания, что только добавило беспокойства и так уже напуганному населению.
На экране появился наш ненормально жирный начальник полиции, что-то очень коротко сказавший куче микрофонов.
– Черт побери, наш начальник полиции жиреет с каждым днем, – сказал я Эми.
– Они говорят, что тринадцать людей ранено и, кажется, трое убито, но могут быть еще жертвы. Ребята, вы слышали что-то прошлой ночью? Что там произошло?
Молчание с моей стороны. Слишком долгое.
– Да, мы слышали об этом, – наконец ответил я.
– О-ох.
– Что?
– Дэвид, вы были там? Вы с этим как-то связаны?