В глубинах полярных морей
Шрифт:
Море не на шутку злится. Лодка то зарывается носом в воду до основания рубки, то вздыбливается, как норовистый конь. Крен достигает сорока градусов. А впереди у нас не близкий путь — идем на одну из самых отдаленных позиций.
На вахте — капитан-лейтенант Афонин. Это командир «Л-22», достраивающейся в Архангельске. Моряк он опытный, еще во время войны с белофиннами командовал лодкой на Балтике. А сейчас Афонин идет в поход для приобретения боевого опыта в наших северных условиях, для практического освоения театра.
Оставив его и Видяева на мостике, спускаюсь вниз. В третьем отсеке комиссар Афанасьев о чем-то
[130]
ной газеты. Видимо, посвящает их в свои соображения относительно партийно-политической работы в начавшемся плавании.
Обошел отсеки. Вахта несется умело и внимательно. Бачковые подают подвахтенным вечерний чай. Лишь два-три человека из молодых не собираются принять участие в чаепитии — им невмоготу. Больше укачавшихся на лодке нет. Костяк экипажа здесь составляют «старики», прошедшие школу морской закалки еще в боевых дозорах финской войны. В любую погоду не теряют они ни работоспособности, ни аппетита, хотя качка, конечно, действует и на них. Но ничего, привыкли. И сейчас матросы перекидываются шутками, посмеиваются. Настроение у всех равное, веселое. Смотрю вокруг и с беспощадной, до боли, остротой вспоминаю довоенные дни: вот так же выходили мы в учебные походы, такая же спокойная и доброжелательная атмосфера царила в отсеках.
Да, ко всему привыкает человек, даже к войне. И только суровая настороженность, затаившаяся в глазах моряков, напоминает, что нас ждут не условные бои, а реальная, грозящая смертью опасность…
Под утро приняли радиограмму: «Следовать в район Н. для прикрытия союзного конвоя от крупных надводных сил противника». В таком изменении поставленной перед нами задачи нет ничего неожиданного. Конвои в Мурманск идут все чаще. Вот и незадолго перед этим походом мы виделись с английскими моряками. «Ваше море очень трудное для плавания, — говорили они. — Нигде мы не переживали столько тяжелых дней, сколько на переходе в Баренцевом море». Что ж, это верно. Без привычки и британцам — исконным морякам — плавать у нас нелегко.
Сейчас ожидается очередной конвой PQ-13. Как и в предыдущих случаях, лодки развертываются для его прикрытия. Ведь в норвежских портах у немцев значительные силы — вплоть до новейшего линкора. Они способны нанести большой урон неповоротливым, тихоходным караванам и их эскорту. Поэтому, не ограничиваясь войной на морских дорогах немцев, мы принимаем участие и в защите собственных океанских путей в пределах нашей операционной зоны.
Мы провели в заданном районе двое суток, но противника так и не встретили. Конвой прошел, и поступила
[131]
радиограмма с приказанием следовать на позицию и выполнять свою основную задачу согласно плану, то есть действовать на коммуникациях врага.
Сутки идут за сутками, с каждым разом все удлиняя день. Это вынуждает нас больше времени проводить под водой. Никакими иными признаками весна себя не проявляет. По-прежнему штормит. Все так же холодно. И все так же часты снежные заряды.
Видяев держится отменно, так, словно командовать лодкой — дело для него вполне привычное. Вероятно, внимательно присматривался он к Лунину, раздумывал над каждым его решением, прикидывал: «А как бы я поступил в такой же обстановке?» Эта мозговая гимнастика очень полезна. Она развивает
Поиск пока безрезультатен, но молодой командир ничем не выдает своего вполне понятного нетерпения. А ведь мне и то не терпится. Как покажет он себя при встрече с врагом, в торпедной атаке? Все-таки это — главный экзамен на моральное право называться командиром подводного корабля.
Экзамен начался 28 марта у Порсангер-фиорда в 14 часов 32 минуты. Оторвавшись от перископа, Видяев широко и как-то очень просто улыбнулся:
— Ну, заждались мы конвоя, — и уже громче и строже произнес: — Торпедная атака!
В окуляре виднелся вдали транспорт с двумя сторожевиками, идущий переменными курсами вдоль берега, в сторону фиорда. Дистанция хоть и большая, но наше взаимное расположение делает атаку возможной.
Начинается долгое-предолгое сближение. Поднимая перископ, мы поочередно смотрим в него. В центральном посту сгустилась напряженная тишина. Отчетливо раздаются доклады гидроакустика и команды Видяева, подправляющего курс. Все идет правильно, моего вмешательства не требуется. Видяев спокоен, распорядителен. Чувствуется, он крепко уверен и в себе и в готовности людей точно выполнить любой его приказ.
Пожалуй, пора командовать: «Носовые аппараты, товсь!» Но командир, приподняв перископ, огорченно крякает. Молча отстраняется, уступая мне место. Да, де-
[132]
ла! Конвой резко изменил генеральный курс, огибая мыс перед входом в фиорд. И хоть нам теперь до противника рукой подать, курсовые углы изменились так, что стрелять нельзя. В сложившейся обстановке немудрено и вовсе отказаться от атаки. Есть лишь одна возможность исправить положение, только не каждый командир сможет с ходу рассмотреть ее.
Но не успеваю я сказать и слова, как Видяев уже командует:
— Право руля, курс сто шестьдесят пять! Боцман, ныряй на двадцать метров! — и обращается ко мне: — Поднырнем под конвой и приведем его на кормовой залп.
Это как раз и есть то, что надо. Молодец Видяев! Завидную проявляет настойчивость, крепко «вцепился» в противника.
Над головой у нас прошумели винтами немецкие корабли. Подвсплываем под перископ, ложимся на боевой курс.
— Кормовые аппараты, товсь!
И тут, как назло, конвой снова круто меняет направление, выходя из угла атаки. Ох уж этот несимметричный противолодочный зигзаг! Попробуй разберись в нем, улови его закономерность! Видяев, кажется, сумел увидеть тем внутренним командирским зрением, которое помогает предугадывать развитие событий, дальнейшие намерения врага.
— Они опять сменили генеральный курс, — говорит он. — Иван Александрович, надо нам в горло фиорда идти, там встретимся.
— Добро.
И лодка ложится на курс, ведущий в ту невидимую точку, где по расчету командира в конце концов окажутся неприятельские корабли. В перископ видно, как конвой то сближается с нами, то удаляется от нас, словно окончательно решив уйти совсем в другую сторону. Но Федор не меняет назначенного курса. Атака длится почти час, и он весь взмок. Снял шапку, расстегнул ватник. Если взглянуть со стороны, выключив его из окружающей обстановки, — ну совсем работяга-парень, занятый тяжелым физическим трудом.