В глубине Великого Кристалла. Легенда о Хранителе
Шрифт:
– Мне-то что, – отозвался Лотик. И отвернулся.
И конечно, Галька проиграл. Все десять медяков за пять минут. И так ему тошно стало! И монетку жаль, и перед Лотиком стыдно. Хоть и головастик, а все равно… Галька пробормотал:
– Да ладно, завтра обязательно отыграю, ты не беспокойся.
– Мне-то что… – прошептал Лотик.
Кофельнагель, улыбаясь, дал Гальке грошик:
– Не горюй. Возьми на медаль.
Галька взял. Просто чтобы не подумали, будто он очень переживает.
И все пошли на Трамвайную площадку. Так назывался перекресток, где рельсы отворачивали от основной колеи и уходили в туннель, вырытый в крутом уступе (там, за чугунными воротами, было трамвайное депо). Место, чтобы катать медали, самое удобное. Трамвай из ворот выезжает без пассажиров, и никто не заметит мальчишек, притаившихся в зарослях дрока. Брукман смотрит только вперед. Он, если и разглядит на пути денежки, тормозить не станет: линия от депо идет под уклон.
Мальчишки разложили на теплых рельсах монетки. И тут Галька увидел… Ну, вы догадались! Коварный Кофельнагель положил серебристую денежку. С портретом мальчика-трубача!
– Ты что делаешь, Нагель? – крикнул Галька. И кулаки сжал.
– А что? Моя денежка, что хочу, то и делаю.
– Ты не имеешь права! Я ее еще отыграю! Завтра!
– Ха! Я разве обязан ждать?
– Но она же редкая! Она из свободного города!
– Ну и хорошо! Значит, медаль будет редкая! Ха! Рыцарская медаль «Свободного города»! Может, ты ее и заслужишь.
Галька хотел ногой сбросить монетку с рельса.
– Э, нечестно, – сказал круглый Хансен.
И Галька сник. Мальчишечьи законы были незыблемые: проиграл – не хнычь, а кто выиграл – хозяин.
– Конечно, Нагель поступает как скотина, – заметил Вафля. – Но ты, Галька, сам виноват.
– За «скотину» мы еще посчитаемся, – начал Кофельнагель. И в этот миг все услышали дребезжание трамвая.
Трамвай шел не из депо, а снизу! С главной улицы! Чудеса!
Мальчишки, царапаясь и сопя, полезли в заросли.
– И правда, со временем что-то не то, – выдохнул рядом с Галькой Хансен. – Брукман сроду на обед не опаздывал.
Галька не ответил. Сквозь листья он видел монетку на рельсе.
Из-за двухэтажного дома с часовым магазином Румерса показался трамвайный поезд. Три желто-красных вагона. Усатый Брукман стоял на передней площадке у рычагов.
Может, Брукман заметит монетки, остановится? Нет, он смотрел прямо на ворота депо. Сейчас чугунное колесо расплющит монетку, пройдет по лицу мальчишки-трубача!
Галька заплакал и отчаянным взглядом уперся в трамвай, словно остановить хотел! И трамвай вдруг завизжал колесами, затормозил в метре от монетки. Брукман задергал рычаги, заругался, замахал руками. Галька – будь что будет! – бросился к рельсам! Спасти монетку, пока трамвай не поехал!
А трамвай вдруг дернулся, пошел назад. Быстрее, быстрее… Брукман все дергал рычаги. Потом схватился за голову, прыгнул с площадки, упал на колени, вскочил. Он что-то кричал, но у Гальки уши будто забиты ватой.
Трамвай без тормозов докатил до поворота, и задний вагон сорвался с рельсового изгиба. Он опрокинулся, на него наскочили другие. Они вздыбили колеса, нехотя кувыркнулись и покатились по склону, ломая кусты и фонтаны Южного городского сквера.
И все это в дикой тишине, которая навалилась на Гальку.
Он сам не помнил, как домчался до поворота. Вагоны все кувыркались, крушили клены, давили беседки. А там, ниже, Лодочная улица, вон черепичные крыши, люди во дворах… Не надо!
Вагоны подпрыгивали, переворачивались, как сброшенные с горки игрушки. Как их задержать, остановить?..
Средний вагон застрял между вековыми вязами, задний налетел на него, встал торчком, лег сверху. Передний оторвался и продолжал кувыркаться.
«Ну стой же!!!»
Вагон перевернулся еще раз, покачался вверх колесами на тонких столбиках крыши, лег набок и замер.
Галька, всхлипывая, вытер лицо.
И тут Гальку схватил за плечи Брукман! Галька не сопротивлялся. Брукман что-то кричал и тряс его, тряс, тряс…
Приговор
Откуда-то появились два полицейских – пожилой толстощекий Груша и молоденький прыщавый Кунц, который был женат на двоюродной сестре Хансена. Повели Гальку в управление. Брукман шел сзади и все выкрикивал, что из-за сопливого негодяя, который бросился под колеса, он так рванул тормоза, что колодки не выдержали. Куда смотрят отцы?! Родители и школа распустили сорванцов, а он, старый Брукман, теперь в тюрьму, да?
Груша оглядывался и успокаивал его.
У Гальки промелькнуло: «Как же так? Я ведь бросился потом, когда он уже затормозил…» Но тут же он понял, что это просто показалось. И зачем выкручиваться! Виноват с головы до пяток… Пусть делают с ним что угодно, он готов ко всему.
…Но того, что вскоре на него обрушилось, Галька все равно не ожидал…
Штатт-майор полиции Колленбаркер, качая лысой головой, составил протокол. Галька ничего не отрицал. Да, положил на рельсы монетки. Потом пожалел одну и кинулся, чтобы схватить…
Он опять всхлипнул:
– Я же не знал, что так случится. Мне показалось, что господин Брукман уже остановил трамвай…
– Оставь господина Брукмана, – сурово сказал штабтт-майор Колленбаркер. – У него из-за тебя сердечный приступ, с ним возится доктор…
Появились отец и старший брат Михель, который служил помощником младшего архивариуса в магистрате. Брат держался за потные щеки и шепотом говорил: «Вот дурак-то, вот дурак…» Отец, маленький, взъерошенный, надавал Гальке оплеух и прокричал, что это лишь начало, а главное будет дома.