В глубине Великого Кристалла. Помоги мне в пути
Шрифт:
– Терпеть не могу ловушки.
– Кто же их любит… Мы с приятелями стреляли из луков, и стрела моя залетела в чужой двор. А в нем – палисадник вокруг грядок, высокий, выше моей головы… Ну, думаю, там надо искать. Перелез и вдруг вижу: ко мне дядька движется, хозяин… Не какой-нибудь там краснорожий кулак, а вполне профессорского вида, в очках, в соломенной шляпе, с бородкой… Я, конечно, обратно к палисаднику. Ухватился, ногами скребу по рейкам, в обе коленки занозы вогнал, а руки слабеют. Как во сне, когда за тобой гонятся, а ты еле движешься… Наконец подтянулся,
– А оторвать нельзя? Перекладинку эту…
– Меня подвели штаны… До того дня я был ими очень доволен: крепчайшие, из замши особой выделки. Мне их отец из Германии прислал. Там, в Тироле, такие кожаные штанишки на лямках носят и мальчишки, и взрослые мужики. Сперва я надевать их стеснялся: какие-то «не советские», с кожаными кисточками, с отворотами. Однако ребята во дворе «трофей» оценили, самый образованный, Женька Ремезов, сказал: «Как у Вильгельма Телля». Понравилось всем и качество материала. Особенно здорово было в них кататься с наклонной крыши большого погреба, по гладкому кровельному железу. Правда, взрослые ворчали, что зад сделался отполированный…
– Так ведь тирольские штаны, они чем больше потертые, тем ценнее. Я читал, – вставил Сашка.
– Женька Ремезов так же говорил. Но тетушка Лика не верила и несколько раз хватала линейку. Однако тирольская замша и здесь мне служила верно…
Сашка хихикнул и спросил нервно:
– А в огороде-то… Вы все-таки убежали?
– Не сразу… В общем, я повис, как кукла в кладовке у Карабаса. Вывернул шею и смотрю в каком-то полуобмороке, как хозяин приближается. А он не спешит, видит, что я как пескарик на крючке. И улыбочка у него… Вырвал он у забора сорняк с крепким стеблем, идет, ощипывает с него листочки, помахивает. И глаза у него, Сашка, какие-то медовые, в них удовольствие, что вот он я перед ним – беспомощный, голоногий, готовенький для расправы… Но тут во мне как пружина сорвалась: заорал, дернулся изо всех отчаянных сил. Рейка отломилась, повисла на мне вместе с ржавым гвоздем. Я плюхнулся в траву, схватил обломок, пустил его в хозяина. Кажется, гвоздем оцарапал ему щеку. И тут же – мимо него, в одну калитку, в другую…
– Не поймал?
– Нет… Потом, правда, разузнал про меня, приходил жаловаться. Мама перепугалась, засадила меня на целый день дома… Но это были пустяки по сравнению с той жутью, когда я висел, а он подходил… Мне и теперь этот случай снится, если жизнь опять ловушки устраивает…
– Я вот тоже теперь… в ловушке, – вздохнул Сашка.
– Ну, что ты говоришь! Ты же не один, со мной!
– Да… – Он посопел виновато, опять опустил ресницы и сказал так, с прикрытыми глазами: – Вы меня не бросили… А я вчера… вас чуть-чуть одного не оставил…
– Да ладно тебе. В конце концов, я же не больной. Взрослый, здоровый дядька.
– Ох уж здоровый…
– Ну, все-таки… Большой, самостоятельный.
– Не такой уж самостоятельный, если с проводником… А проводник-то чуть-чуть не сбежал!
Я сказал осторожно:
– Но
Он опять глянул очень блестящими глазами. Щеки розовели все сильнее. От жара или по другой причине?
– В том-то и дело, что жалею… Но если бы это вышло, жалел бы, что вас бросил… – И часто задышал.
– Сашка, что? Опять хуже стало?
– Нет, ничего…
Было уже совсем утро. В коридоре – шаги, голоса.
– Я сейчас вернусь…
Хозяйка была в баре. Я небрежно сказал ей, что мальчик слегка прихворнул: видимо, переутомился вчера. Не найдется ли градусник? Хозяйка градусник принесла и проводила меня настороженным взглядом.
Сашка подержал градусник минуты две и… – батюшки мои! – тридцать девять и две! Это с утра-то!
– Только не надо врача! Я еще таблетку проглочу, посплю, и все пройдет!
И он правда уснул, приняв аспирин.
И Чиба уснул, превратившись в летучую мышь и повиснув на люстре. Я тоже задремал в кресле… И проснулся оттого, что Сашку опять тошнило – водой и крошками аспирина. Я подхватил его за плечи, и снова он обвис у меня на руках, горячий и беспомощный. Потом откинулся на подушку, отдышался, выдавил жалобно:
– Это последний раз… Ничего…
Какое уж там «ничего»… Что же делать-то?
Едва я успел вытереть пол, как постучали в дверь. Появилась хозяйка с подносом. Величавая, как старая фрейлина.
– Вы сказали, что мальчик нездоров. Я решила, что позавтракать вам лучше здесь… – Она опустила поднос с тарелками и кофе на стол, оглянулась на Сашку. – О… да у него нешуточный жар! Вам не кажется, что это серьезно?
– Нет… – сказал Сашка.
Хозяйка повела плоским плечом, выплыла из комнаты. Но в дверях оглянулась и поманила меня. Я надел пиджак и вышел.
Хозяйка сказала опять:
– Вам не кажется, что это серьезно?
– Кажется, – признался я.
– По-моему, срочно нужен врач. Вы же взрослый человек, должны понимать.
Я был взрослый человек, я понимал: она права. И все же сидело во мне глупое ребячье чувство, что я предаю Сашку.
– И в конце концов… – У нее сделалось совсем деревянное лицо. – Поймите и меня. Здесь не медицинское учреждение. Вдруг у мальчика инфекция?.. Я позвоню в «Скорую помощь».
Я пожал плечами – с печалью и облегчением. Потому что спорь не спорь, а она все равно позвонит.
Когда я вернулся в комнату, Сашка, со свекольными щеками и торчащими волосами, сидел на краю кровати. Он был в рубашке на голое тело и суетливо натягивал шортики.
– Что с тобой? Ты куда?!
– Я знаю… она звонить пошла… врачам…
Сашка быстро встал. Затолкал босые ноги в кроссовки. Шатнулся. Я подхватил его. Он дернул горячими плечами.
– Окно откройте…
– Зачем?
– Откройте окно… ну пожалуйста! – сказал он так отчаянно, что я бросился, толкнул створку. Сашка ринулся мимо меня, вмиг оказался на крыше. Откуда только силы!
– Сумасшедший!..
– Карр! – заорал Чиба, вороненком качаясь на люстре. – Скар-рее! Кар-рета «Скор-рой»…