В глуши
Шрифт:
— Нет, спасибо, я не хочу чаю, — слабо протестовала Вавочка.
— Как можно без чая?.. И чаю, и похлебать чего горяченького вам устрою. Щец вчерашних у меня малая толика осталась, — засуетился на своей деревяшке старик.
Но и от щец, как и от чая отказалась Вавочка. Она попросила только развязать ей корзину и чемодан. Старик Вавилыч засуетился еще больше, пошел за сеном, набил им оставшийся от прежней учительницы убогий чехол и устроил из него род перины на узкой железной кровати. Потом все-таки подогрел вчерашние щи в крошечной кухоньке и, несмотря на все протесты Вавочки, уговорил-таки "отведать" его стряпни.
И странное дело… Утомившаяся за длинную дорогу и тяжелые впечатления Вавочка поела и щей, и черного ржаного хлеба, несмотря на то, что в городе привыкла к самым изысканным, французской кухни блюдам. Старик Вавилыч с удовольствием заметил, что новая учительница не брезгает его хлебом-солью.
Эта новая учительница своим убитым грустным личиком расположила теперь к себе сердце старика. Глядя на траурную одежду Вавочки, старый ветеран понял, что какое-то тяжелое горе легло камнем на сердце девушки. Но расспрашивать побоялся чуткий старик, зная по опыту своей долгой жизни, что лучше не приступать к ране, которая почти что еще не затянулась.
Покушав и отдохнув немного, Вавочка вышла в сад… Солнце уже спускалось к горизонту. Тепло пышной южной осени спадало понемногу. Из степи в деревню гнал стадо пастух. Блеяли овцы, мычали коровы.. Возвращались крестьяне с поля… где убирали оставшиеся стога запоздалого сева. Бежали босоногие ребятишки в рваных рубашонках… Длинный кнут пастуха острым, хлестким звуком покрывал шум возвращавшегося стада.
Около школы, под плетнем на завалинке сидел Вавилыч и оживленно говорил что-то толпившимся вокруг него бабам. По тому, как внимательно поглядывали бабы на дверь школы, Вавочка поняла, что речь шла о ней. Эти пестро и бедно одетые женщины с коричневыми от загара лицами, повязанные платками, с подогнутыми юбками и босыми ногами внушали Вавочке какой-то почти суеверный ужас. Их грязных подогнутых юбок, грубых голосов и коричневых от загара лиц боялась она. Каково же было недоумение и испуг девушки, когда позднее вечером Вавилыч, приковылял к ней на огород, издали махая руками и возбужденно крича:
— Пожалуйте, матушка… Бабы пришли, гостинчика вам принесли… Повидать вас желают, барышня.
С неприятным ощущением подошла Вавочка к плетню… За ним стояло несколько баб, с откровенным любопытством дикарок разглядывавших ее. Их было человек восемь. В руках у стоявшей впереди других старухи, увязанная в темный платок, как в узел, кудахтала черная курица. Другая женщина держала лукошко с пятком свежих яиц. В свернутом из древесной коры фунтике пестрели молодые грибы в руке третьей бабы.
Когда Вавочка подошла к ним, все восемь баб низко поклонились ей в пояс. Потом старуха с курицей выдвинулась вперед.
— Не побрезгай на гостинчике нашем, — проговорила она, — матушка барышня, как звать-то тебя не знаем…
— Варвара Павловна, — тихо отозвалась Вавочка.
— Варвара Павловна, не побрезгай, значит, — еще раз низко в пояс поклонилась старуха и протянула курицу растерявшейся, опешившей Вавочке.
— За что же это? За что? — растерянно лепетала та.
— Ты наших ребятишек уму-разуму учить станешь, а мы тебя за это побаловали малость, — проговорила другая баба помоложе и сунула в руки Вавочки лукошко с яйцами.
— Ишь ты, щупленькая какая… Да больно грустная штой-то, — выступила третья с корзинкой грибов, — аль помер кто?
— Отец умер, — глухо отозвалась Вавочка.
— Ишь ты, болезная… То-то гляжу я, с личика сдамши и в черном вся, будто по покойничку. Што поделать, от Господа все протерпеть надоть… У меня у самой мужик о весну помер… Ребятишек сиротами оставил. Мал мала меньше… Ничего не поделаешь, терпеть надоть… Ишь ты, больно горазд молодешенька… Жалко… — не то вздохнула, не то всхлипнула баба.
Вздохнули за нею и все остальные. Жалостными глазами глядели они на Вавочку, и Вавочке уже не казались такими страшными их коричневые лица и грубые одежды.
Подошедший вместе с Вавочкой Вавилыч стал отбирать у баб принесенные гостинцы, шутливо приговаривая:
— Ну, уж давай, коли принесли, не назад же тащить им подарки ихние. Принимайте, барышня.
Вавочка смущенно поклонилась бабам, поблагодарила их и пошла в сени.
А бабы еще долго стояли у плетня и рассуждали со сторожем Вавилычем о диковинной учительше.
Такой "учительши" они еще не видали во всю свою небогатую событиями жизнь.
Красивая, грустная, как куколка, изящная и хрупкая, в дорогом модного покроя платье, Вавочка произвела глубокое впечатление на деревенских баб.
Глава VII.
Первый урок.
Осеннее, но яркое октябрьское солнце заглянуло в окно школы. Заглянуло, засмеялось, раздробилось на целый сноп лучезарных сияний, белыми зайчиками побежало по некрашеным стенам классной, куда осторожно шлепая босыми ногами, входило около тридцати мальчиков и девочек, возрастом приблизительно с девяти до четырнадцати лет. В старых, но старательно залатанных рубашонках и сарафанах, с вихрастыми белокурыми головенками они с веселым гомоном размещались по своим местам.
— Здравствуй, дедушка Вавилыч, — бодро и радостно здоровались они со сторожем.
— Чего ноги не вытираешь! Ишь наследили, убирай за вами тут! Озорники! Право слово, озорники, — добродушно заворчал на свою команду старик.
— Дедушка, а ты учительшу видел? — послышался подле него смелый звонкий голосок Антипки, старостиного сына, бойкого шалуна-мальчика, любимца прежней учительницы.
— Видал, паренек. Она вечор прикатила. Большая, большая, толстая-претолстая, што твоя тумба, старая и злая, как бабка Аграфена, — делая страшные глаза, произнес Вавилыч.
Ребятишки притихли.
Полезли ручонки в белокурые головы, глаза округлились от страха, рты выжидательно раскрылись.
— Чай, Марьи Михаловны сердитей? — первый очнулся Антипка и робко покосился на дверь.
— Куды тебе, Марья Михаловна — ангел перед энтой, — шутливо запугивал ребятишек Вавилыч.
— Драться будет, — неожиданно плаксиво протянула Анютка, худенькая голубоглазая девушка, дочь бывшего солдата Антонова.
— Вестимо, будет, — не задумываясь, подтвердил трусливо Ванюша, вихрастый карапуз лет десяти.