В городе Сочи темные ночи (сборник)
Шрифт:
— А вот и Соня! Моя жена!
Соня безразлично посмотрела на него, на Лену и тоже закурила.
— Правда, моя жена очень молодо выглядит? — спросил Олег.
— Хорошо сохранилась, — кивнула Лена.
— Нельзя так говорить, — сказала Соня. — Я не заспиртованная… Олег, пойди уложи Наташу спать… Она без тебя отказывается…
Олег ушел. Лена осталась с Соней. Соня молчала.
К ним вышел Зарамушкин.
— Вот вы где! — обрадовался он, увидев Лену. — А я вас ищу! Знаете, в нескольких километрах от города место есть, куда интуристов возят.
Соня вернулась в квартиру. Олег разговаривал по телефону:
— Юля! Работаешь завтра?.. Человек из Москвы приехал, достопримечательность хочу показать. Организуешь? Да… да… с семьей буду, с Соней.
— Не хочу я никуда ехать! — сказала Соня.
— Тут стоит, привет передает, — говорил Олег.
— Ты Наташу уложил?
Олег отрицательно покачал головой, Соня вздохнула и пошла сама укладывать дочь. Олег быстренько закончил разговор и вернулся на лестницу, где Зарамушкин беседовал с Леной.
— Я бы с удовольствием вас на машине покатал, но на зиму я ее под чехол во дворе ставлю. Засыпало по самую крышу не откопать…
— Берегись! — сказал Олег. — Его жена в командировке.
Зарамушкин в ярости обернулся к Олегу.
— Ой! Не надо так смотреть, товарищ директор! Страшный человек — одинокий мужчина!
Из квартиры раздался звон бьющейся посуда, и они пошли посмотреть на начинающийся скандал.
Скандалила молодая актриса Валя. Она уже довольно много выпила водки и, как часто бывает в таких случаях, принялась бороться за правду.
— Группировку собрал! Они ему в рот смотрят! — орала она, перекрикивая магнитофон, который включили в надежде на танцы. Валя стояла, опираясь руками о стол, покачиваясь. Под ногами у нее валялись осколки рюмок и стаканов.
— Валечка! Станцуй цыганочку! — просил Стрельников, а молодой артист, изображавший на юбилее Кощея, тянул Валю за руку уговаривая сесть и успокоиться.
— У него жена в меховом ателье работает! Начальство в дубленки одевает! У нее третья судимость скоро!..
Ашот Арамович, в адрес которого все это произносилось, печально смотрел на нее.
Остальные гости сочувствовали молодой актрисе, понимая, что жизнь у нее будет трудная.
— Он думает, раз он армянин, то про него никто ничего не скажет!.. Он думает, мы не знаем, почему его из Барнаула выгнали!..
Ашот Арамович вздохнул и вышел из-за стола. Несколько человек вместе с ним.
— Ну чего ты заводишься, — говорил ему Олег, пока Ашот Арамович торопливо одевался в прихожей. — Она же баба…
Ашот Арамович махнул рукой, сказал:
— Спасибо, приятный был вечер! — и ушел.
— Семья у нас такая дружная! — рассказывала Лене Любовь Сергеевна. — Нельзя хвастаться, правда?.. — Она отпила вина. — Сонечку я очень уважаю. Она врач хороший! Старше Олега… Двое детей у них… А у нее одна почка… А Олег, как главврачом стал, столько
Пока жены не было поблизости, Олег пил одну рюмку водки за другой. Рядом ворчал Зарамушкин:
— Так, как ты, настоящие мужчины не поступают… Не делают так настоящие мужчины…
— Тихо! — сказал Олег. — Валька сейчас за тебя примется!.. Арамович-то убежал! Не вынес критики.
Старшая дочь Лариса забрала у него бутылку.
— Отдай немедленно! — возмутился Олег.
А Любовь Сергеевна продолжала перечислять достоинства сына. Она принесла альбом с фотографиями, Лена рассеянно его листала.
— Бедный, мотается по всей области с машиной, делает населению флюорографию. А недавно такое несчастье в больнице произошло: девочка умерла от туберкулезного менингита. Родители свозили ее в деревню, к дедушке с бабушкой, от них она и заразилась… Олега замучили. Весь облздрав трясло. А что Олег мог сделать? Ее привезли поздно. Он две недели черный ходил… Я так волнуюсь за него… Он ведь не железный… А папа у нас хозяйственный. Капусту квасит сам… у нас в чуланчике. Картошку чистит… Из Москвы со съемок едет — сумки с продуктами везет… Детям отдаем. Разве детям колбасы не дашь?
Олег с улыбкой смотрел на Лену, понимая, что ей совершенно неинтересно все, о чем рассказывала раскрасневшаяся и ласковая от выпитого вина мать.
Он устал. В последнее время он часто ссорился с женой, потому что возвращался домой пьяный. А как не пить?
Уже семь лет никак не могут достроить новое здание больницы. Семь лет беспрерывной унизительной борьбы за то, чтобы прислали рабочих; их присылают, а они пьяные; за то, чтобы доставили строительные материалы — кирпич и цемент, которые уходят на строительство нового обкомовского дома.
На что тратится жизнь?! И просвета нет никакого… Глухие заснеженные села, где половина жителей больны… А в городе мало кто из больных туберкулезом добровольно идет лечиться. Потому что туберкулезникам (а в большинстве это люди, вернувшиеся из мест заключения) по закону положена государственная квартира без очереди.
Когда-то Олег мечтал быть скульптором. Ваять из мрамора белых летящих птиц. Вместо этого он сам махал, как птица крылом, своим белым халатом, стоя на берегу реки, чтобы седой паромщик, хрен старый, перевез его с машиной к больному.
А паромщику было лень плыть к нему с противоположного берега.
И они с Олегом, стоя каждый на своем берегу, орали друг другу матом…
Врачей не хватало. Никто не хотел ехать работать на Север, понимая, что нагрузка там колоссальная. И те, кто мечтал хоть как-то улучшить свою жизнь, старались уехать куда-нибудь в более теплый климат, где нет этого бесконечного снега и люди болеют меньше…
Олегу казалось, что он шел, шел и уперся лицом в бетонную стенку. Что дальше делать — непонятно. Однажды ночью он пошел к своей недостроенной больнице, поднялся на последний этаж, посмотрел вниз…