В городе Солнца
Шрифт:
А после «Пупси-бест» Линда надолго исчезла для общественности и журналистов. Наверное, некоторые силы, если бы постарались, то смогли бы её разыскать. Но зачем им взбалмошная девчонка, поющая сумасбродные песенки? У них есть и другие занятия.
Обнаружилась вновь она недавно. Просто, город вдруг заполонили аудио и видеоблоки со странными ирреальными рисунками и надписью: «Линда Аувербах». Неразрешенными попс-кайфами торговать рисково: продавцов могут нагреть на порядочную сумму. Но, во-первых, этот закон всё же не распространяется на самого автора, а во-вторых, видимо, доход с этих «пластов» и «молотилок» с лихвой покрывал все штрафы.
Песни Линды теперь были грустные и мелодичные. А скандальная известность придавала им шарма и делала их ещё популярнее. Они очень нравились Иоганну. Однажды он прослушал одну из них, со вставленным
И дома, удобно устроившись в армчеаре, слушал и слушал её постоянно.
…Я зайду за грань зеркала.И увижу там море.Я зайду за грань зеркала,И увижу огонь.То – послание прошлых времён…Сон.То – послание бывших побед…Бред.То – несбывшихся мыслей чужихЗвон…Здесь – дым сигарет.Дым сигарет. Пепел души.Поиск прошлых утрат.Кукольный мир памперсных див,Рекламных, с полночных врат.Пепел души, пепел и дым…А там, за гранью зеркал,Куда не попасть, куда не уйти —Мир из рифов и скал.Я выхожу в дальний путь,В дальний сон.На корабле я лечуВ даль времёнМоре ласкает пучинами слёз,С веток свисают сосульки из грёз,И по траве я бегу босикомК радуге вечной за дальним песком…С этого всё и началось… Началось его «помешательство» на Линде… И он, где только мог, покупал на чёрном рынке записи новых её песен…
С воспоминаниями о Линде, Иоганн спускался вниз на эскалаторе метро. И вскоре его выплюнуло снова на улицу, в толчею и смрад этого сумасшедшего города.
Он не знал, любил ли он этот город… Или ненавидел. Слишком сложные у него были с ним отношения.
Ему казалось, что никогда, с самых времён его основания, вплоть до современности, середины двадцать второго века, здесь не шёл дождь. Всегда раскалённые, громадные и совершенно жуткие строения упирались в пустое небо, похожее на театральную декорацию.
Он покинул станцию метро, миновал Садовую и вышел на большую площадь, прежде чем свернуть в свой, Газетный, переулок.
А вот и ростовская Пирамида на площади. Украшенная надписью: «Эхнатону – благодарные ростовчане». А вокруг – конечно же, тусовочные девицы, из числа тех, кто согласен рекламировать всё. Даже памперсы гипертрофированного размера с такой же гипертрофированной соской во рту. Это и есть скандально знаменитые «памперсные дивы».
«Пирамида слоится, как ростовские пиплы, – сравнил мысленно Иоганн. – Она отображает всю общественную жизнь Ростова. Во время демонстраций, наверху, на верхней платформе, пристроенной к срезанному верху Пирамиды, народу предстают офисные матёрые чинуши. Как обычно, на громадных „котурновых“ задвигающихся шпильках ультрасовременных туфель и в металлоцеллофановых анкюлотах. Блистая своей дорогой одеждой… Потом идут средние ярусы и пристройки к ним; там устанавливаются рекламы. Чем выше – тем более крупные, и тем дороже платил заказчик за их размещение. Ну, а в самом низу, почти всегда: кроме времён проведения демонстраций или массовых разгонов, – присутствуют так называемые „памперсные дивы“: чаще всего, это те девушки, что вошли в город, обнесенный ростовской стеной, толщиной в три метра, с пизанс-территорий. И они действительно попадают сюда через „Полночные“ врата, про которые и пела Линда. Врата с самым дешевым нелегальным пропуском, потому и самые доступные. Они открываются только ночью и только для девушек-селянок». Иоганн знал, зачем и почему: селянки считались сексуальнее постоянных жительниц города.
Пирамида издавна была главным местом встреч, знакомств и тайной торговли.
Маршрут Иоганна, когда он шел на работу, всегда проходил, минуя Садовую, через площадь, мимо Пирамиды. С этой площади он сворачивал в свой «Пергазетный»… Слова «Переулок газетный» писались здесь на табличках домов именно в таком сокращении. Говорили, что так повелось с очень давних времен.
А ещё, иногда он любил гулять здесь, в самом центре, в пешеходной зоне города. И ему нравилось, что по всему центру почти весь транспорт пустили по второму и третьему ярусу. Он любил рекламы «Маслосыра» (это слово писалось сверху вниз без всякого пробела, на одном из самых знаменитых Ростовских магазинов), прожекторы универшопов, шоры мюзикпопсов, тротуарные бриннинги и брэнчдогкиоски, – и прочую эту граундфлошную, людную толчею.
Первое время Ростов его шокировал и выталкивал. И вытолкнул бы, как нечто инородное, из своих недр. Если бы он старательно, с трудом, не скрывал своё «пейзанское грэндфазёрство», как он выражался среди друзей, имея в виду своё сельское происхождение. Особенно тщательно его надо было скрывать от потенциальных работодателей…
А так же, если бы он не был предприимчив и не смог бы с легкостью заводить друзей среди «тусовки» и перекантовываться порой у них, не имея средств на съем жилья, а иногда – и на пищу. Постепенно, он привык к этому городу. И, в конце концов, выбился «в люди», то есть, нашел постоянную работу с возможностью оплачивать жильё и еду.
Впрочем, если задуматься, Линда и тут сыграла немалую роль в его жизни. Он с первых же своих случайных заданий в газете, куда отважился податься, пробуя себя в роли журналиста, вышел на хорошую тему, ещё с того самого «Пупси-Бест». Газете нужны были слегка скандальные материалы, освещавшие культурную жизнь города. И то, что он стал посвящать свои газетные статьи Линде Аувербах, неожиданно понравилось редактору. А это сыграло в его судьбе решающую роль.
«Если б не она, я до сих пор был бы типичным газетным ритзибоем, пристающим к прохожим с наивными пергазетными квестпейпами», – подумал Иоганн, проходя мимо Пирамиды. Памперсные дивы картинно напомнили ему о его собственном сельском происхождении. Таком же, как у них. Да, он прорвался, занял определённую, и неплохую, нишу в жизни этого странного города…
«В общем, я и до сих пор не знаю, люблю ли я Ростов. Впрочем, это только Отцы Города его перманентно любят, клянясь ему в верности. Когда выходят на трибуну, венчающую Пирамиду, во время демонстраций. В своих белых тогах, украшенных шитьём и бисером. Или, в праздничных анкюлотах. Им очень легко его любить», – подумал Иоганн.
Для него же это был город бесконечной жары, несгибаемого зноя… Он с трудом переносил такую «жесть». И, наверное, иногда всё же ненавидел город. Хотя и жил в нём, и вынужден был признать его существование космически неизбежным фактом.
Ну, а сейчас у него оказалось в запасе минут двадцать. Он слишком быстро домчался до центра, так как собирался ехать на бусе третьего яруса, что гораздо дешевле, а не «в тьюбе», выражаясь на сленге. И потому, Иоганн решил завернуть на граундфлошный запретный рынок за Пирамидой. Давно собирался… Ну, пока просто прицениться к продаваемой там живности.
Здесь «фасовали», говоря словами одной модной песенки, «всё, что нельзя». От генномутантных животных – результатов «закрытых экспериментов», до некоторых форм запретных бластеров. Ну, и что-нибудь и вовсе экзотическое и нелепое… Например, так называемые «фольксвагенвестерны»: машины, легко трансформирующиеся просто в стационарник с сенсорным стереопроектором. То есть, в симулятор, имитирующий различные устройства, не только машину изнутри. С ощущением настоящей езды или полёта. Ну, и, кроме того, такой симулятор ещё и мультики крутил, и фильмы. Что угодно. Большинство из имеющих такое устройство людей любило смотреть вестерны. В отличной, объёмной графике. Фольксвагенвестерны были под официальным запретом. Потому, что не раз люди путали кнопки и вместо настоящей езды по городу вдруг зависали на симуляторе. Или, и вовсе сидели на трассе и смотрели фильмы. Перекрывая своей «тачкой» проезд…
Ну, и однажды Иоганн даже видел продающийся здесь, за Пирамидой, собранный каким-то умельцем, новенький блестящий нестандартный комп. Он чуть не закричал с испуга, когда это увидел, потому что в случае, если кто-либо обнаруживал такое устройство, ему следовало тут же донести об этом в полицию. Такие, старые, компы попадали под запрет, они были под высшей степенью секретности. Иоганн тогда бочком, бочком – и ретировался. В случае, если кто видел комп, но не донес, могли «пришить» и соучастие… Потому, он поспешил смыться. В случае чего, скажет, что и не заметил…