В городе Ю. (Повести и рассказы)
Шрифт:
Высочанский кинулся ко мне в пустом коридоре.
— Вы?!
Он явно был переполнен впечатлениями…
После выстрела в меня яхта прошла минуты две безо всякого управления, заскребла килем о камни. Тут Кошкин вдруг приставил пистолет к своей груди и выстрелил. Покачнувшись, он упал, ударился головой о бакен и исчез. Гурьич бросил плавучий якорь, включил ревун, стал шарить прожектором, но в разыгравшихся к ночи волнах ничего не было видно. Их с Гурьичем там кидало почти всю ночь!
— Могу я что-то сделать? — спросил Высочанский, когда уже на свету они причалили.
— Исчезните! — рявкнул Гурьич.
Теперь у Высочанского от
— Да-а-а! — произнес Высочанский, получив от меня новый удар, на этот раз полностью неожиданный.
Мы стояли с ним в пивной «Трюм», где все дышало морем, особенно пиво.
Я открыл ему тайну унитаза. После того как благодаря блистательному красноречию Высочанского нас перестало финансировать государство, на территории нашей верфи, построенной еще при Петре, пошли чудеса.
Сначала все поросло лопухом и стало тихо, потом вдруг возник отвратительный АОЯПП, полностью соответствующий своему мерзкому звучанию; взяв все, что его интересовало, он якобы лопнул, потом появился какой-то загадочный финско-японский Ексель-Моксель, который тоже взял все лучшее и исчез. И, наконец, появился таинственный заказчик, которому очень нравятся наши лодки, акромя унитазов — это исчадие дьявола они не хотят видеть вообще. В припадке откровенности я признался Высочанскому, что мы уже кормились некоторое время, искореняя унитазы и продавая лодки без них, но то все было старье, с которым расстаться было — одно удовольствие… А тут они потребовали нашу любимую «Акулу» — ее «очищением» мы и занимались вчера!
— Начинаю понимать,— пробормотал Высочанский.— Но я же встречался с официальными представителями этих стран… Мы поселили их в номера с унитазами… и ничего!
— Дипломатическое коварство! — воскликнул я.— На самом деле их религия запрещает прикасаться плотью к общему унитазу. Коварство их не поддается описанию!
— Значит, у них есть деньги? — вздохнул Высочанский.
— А у вас?.. Думаете, нам легко отдавать им в гарем «любимую дочку»? А что делать? Теперь вы, может, понимаете срыв Кошкина?!
— Срыв? — проговорил Высочанский.— Вы, едва не погибший, называете это срывом? По-моему, слишком мягкое слово!
— Всем этим мы обязаны вам, поэтому слово выбирайте вы, какое вам нравится! — любезно сказал я.
Мы умолкли. За открытой дверью тянулась улица Зольная, засыпанная золой, от нее отходило два крытых пролета, еще в прошлом веке названные Малый Сквозняк и Большой Сквозняк, сейчас своему названию не соответствующие: такая неподвижная там стоит жара!
Конечно, Высочанский тоже не виноват — ему еще в ранней молодости больше удавалась борьба, нежели созидание, и каждый выбирает то, что ему удается. И все мы помогали ему. У нас в России уважают борцов. И я всегда уважал. И остальные. Ну, раскидал студент на территории верфи, где практику проходил, листовки, призывающие не праздновать день Великой Октябрьской революции. Ну, раскидал и раскидал. Так нет — сам директор завода лично занялся им, на суде обвинителем выступал! Главное, директор завода, крупный, талантливый кораблестроитель — и на суд пошел, время выкроил, тайно мечтая на один уровень значительности встать: ему, известному человеку,— со студентом-недоучкой, который сразу же выше нашего директора взлетел, заслуженного строителя, члена-корреспондента и т. д. Зачем это было нужно ему? Чтобы со студентом сравняться! Абсурд — только в России возможный! Сколько бы Высочанскому кряхтеть пришлось, чтобы все
И главное — должен был Ефименко сообразить: у нас в России он эту борьбу проиграет стопроцентно! Директором, может, и останется (и остался!), но борец с ним все равно выше его взлетит, у нас в России иначе не бывает, так зачем надо было свое высокое плечо ему подставлять?! И вот результат — приезжает закрывать нашу контору, с директорской плеши взлетев!
Вся беда нашей жизни в том, что не хватает в России умных консерваторов. Не модно это. Борцом — моднее. Демократам легче — они вестники будущего, они обещают только «завтра» (а «завтра», как известно, не существует — только «сегодня»). А умному человеку, да еще о своей репутации заботящемуся,— вдруг консерватором стать, говорить, что «сегодня» можно что-то сделать? Зачем? Позорно даже. Ясное дело — кому может нынешняя реальная жизнь понравиться? Фи! Лучше немедленно отмежеваться от нее! В «завтра» звать!
— …Вы когда уезжаете?
— Сегодня на «стреле»!
— Сегодня? Странно! А я почему-то думал — завтра.— Вы думаете… с Кошкиным… самое плохое? — наконец выговорил он.
— Да!
…Больше всего в этой истории мне не понравилось то, что Кошкин, падая, ударился о бакен головой. Случайность — самое опасное, что есть. Именно через случайности и прокрадывается все чуждое тебе, именно через случайности и смерть прокладывает свой путь, презрительно отвергая и как бы даже не замечая пути нашего. Плевать ей на наши сюжеты. Она сама — сюжет!
Наивно думать, что можно использовать ее в своих целях, командовать ею и даже сказать с ее помощью что-то свое! Никогда! Играться — можно, пока ее нет, но, когда она есть, ты — в ее сценарии, как правило, никому не понятном! И все непонятные, неожиданные случайности на самом деле — ее твердая поступь!
Все телефоны Кошкина, включая самые конспиративные, не отвечали. В связи с этим все больше как-то меня настораживало, что Гурьич на яхте до рассвета искал. Если бы думал, что Кошкин выплыл,— поиск только бы изобразил.
Вообще не так давно было дело — Кошкин из-за одной несусветной красавицы стрелял в себя. Работала она в какой-то иностранной конторе… Керолайн! Трудно тут не потерять голову, вот Кошкин и потерял. И однажды, уходя от нее, забыл у нее кейс с тактико-техническими данными! Прибегает через час. Керолайн, нагло покуривая, говорит, что все листы уже по факсу передала куда надо. Кошкин тут же вышел в сквер под ее окнами и застрелился! И надо сказать, что наша «Пиранья» здорово после этого на международном рынке пошла. Из-за ерунды человек стреляться не станет! Потом, к сожалению, «Пиранья» не такая уж мощная оказалась, как написано было в тех бумагах. В каких, впрочем, тех?
Через месяц мы с Керолайн случайно в «Клуб-дипломатик» зашли и буквально обомлели: Кошкин с какими-то мулатками отплясывает! Элементарная операция, называется «Ванька-встанька»,— обычно все четко по плану шло. А сейчас?
Неужели вопреки известной пословице сначала было фарсом, а повторилось — трагедией?
Уж сколько раз доказывали ему: все кончено! Послушно ложится, а через секунду — стоит, покачиваясь: «Забыл — что кончено-то?»
— Не бегите по эскалатору, не задерживайте отправления поезда!