В грозу
Шрифт:
Мушка ответила тихо, точно говоря сама с собой:
– А что же мне делать?.. Мне нечего делать.
– Как нечего?.. Поди-ка решай задачу дальше...
– Не хочу, - сама себе ответила Мушка.
– Как это "не хочу"?..
– подняла от полу голову мать.
– Не хочу и все... Была охота!.. Тебе какая польза от того, что ты училась?..
– А вот я возьму лозину, да лозиной!
Почему-то именно так стала говорить в последнее время Ольга Михайловна, и Мушка раньше удивлялась, откуда она это взяла, но теперь она будто говорила сама с собою и не заметила этого. Она спросила:
– Вот умер Колька... и все?
– Что "все"?
– И больше ничего?.. И ему ничего уж больше... Как же это?..
– Что же ему еще?.. Что ты? Бредишь?
– Все-таки что-нибудь нужно бы... И с Павлушки никто не спросит?.. Ведь он все равно, что убил!
– Я тебе сказала: иди, решай задачу!
– Не хочу... Я после... И никому до этого нет дела!.. Вот страшно!
– Он был слепой... и глупый...
– Значит, таких можно убивать? Я, положим, читала в истории, - был такой народ... больных детей бросали со скалы вниз... и разбивали об камни...
– Тут с Павлушки спросить, - с мальчишки несчастного, а папу убили в поезде, - с кого спросить?..
Ольга Михайловна домела пол и выпрямилась и обернулась лицом к Мушке. Лицо это светилось изнутри, и Мушка почувствовала, что ее собственное лицо теперь светится именно так же.
– Вот и папу тоже... Убили папу, и никто за это не ответит... И никому, никому это не нужно... И мы скоро забудем.
– Не теряй зря времени и не болтай, чего не понимаешь... Садись заниматься!..
– Вот, - не понимаю!.. Я не понимаю, а ты понимаешь? Я тоже хочу понять!.. А ты объясни!.. То говорили: "Грех, грех", - а то кругом убивают, и никакого греха...
– Потому что не с кого спросить... И некому спросить, понимаешь?.. Некому!.. А со временем спросят...
– И за папу?.. Разве кто-нибудь будет узнавать, кто его убил?.. И, может быть, кто его убил, этого даже не видел... Папу ведь ночью убили... Конечно, не видел!.. Просто, стреляли в поезд, а совсем даже не в папу...
– И все-таки он ответит!.. Когда-нибудь ответит...
– Мама, а ты знаешь... Ты помнишь, как мы с тобой ехали с завода, и ты боялась, как бы сыпную вошь не схватить?.. Помнишь, я с тебя снимала, а ты с меня?.. От сыпной вши сколько народу погибло? Миллион?.. Значит, сыпная вошь за это ответит? Ура!.. Вошь ответит!.. Кому же этот вшиный ответ нужен?..
– Ты на какой задаче остановилась?
– взяла Ольга Михайловна задачник с книжной полки.
– Я не хочу, - скучно отозвалась Мушка.
– Подумаешь, - пятью пять двадцать пять... Очень просто... А на самом деле так никогда не бывает...
– Как это не бывает?.. Ты что это сегодня мелешь?
– Так и не бывает!.. Никогда и нигде!.. И никто ничего не знает!.. А тоже все суются... Пятью пять!..
– Не будешь пятью пять знать, тебя любая торговка на базаре обсчитает... Ну-ка, доставай бумагу... И карандаш твой где?.. Вот этот огрызок?.. А куда же делся новый?..
– Потеряла...
– Смотри!.. Я возьму лозину!.. Сейчас же найди!..
Карандаш долго не находился, но и потом, когда Ольга Михайловна нашла, наконец, его в корешке истории Трачевского, Мушка только стучала им по своим резцам и гневно глядела на задачник. В задачнике требовалось узнать, сколько купец заплатил за столько-то сот аршин черного, синего и зеленого сукна, по таким-то ценам за аршин, а Мушка говорила презрительно:
– Тоже еще!.. Пишут о том, чего нигде не бывает!.. Сук-но-о!.. А если это - французский купец, так бы и писал: французский...
Потом пришла за бутылкой молока аккуратно через день подымавшаяся с берега старушка, Марья Семеновна, вдова дивизионного врача. Старушка была древняя уж, - нос целовался с подбородком, - но назойливо речистая и говорила все об одном.
У нее был небольшой домик на берегу, - она и сейчас в нем жила, - но он был продан ею маркитанту белых, какому-то болгарину Петрову за много миллионов, незадолго до конца Врангеля. У нотариуса совершив купчую, покупатель там же, в конторе, отсчитал и передал ей миллионы и даже чемодан, в котором их привез; но потом уехал на "Кагуле" с армией белых, и вот уже два года почти не было о нем слуху.
Деньги даны были им разные, какие тогда ходили: и "правительства юга России", и керенские тысячерублевки, и донские, и даже царские пятисотки, но всего только четыре штуки... И теперь старушка полна была страхов и опасений.
Деньги, лежавшие все в том же чемодане у нее в укрытом месте, уже давно, через неделю после очищения Крыма Врангелем, перестали что-нибудь стоить; однако ей все казалось, что их украдут. Опасаясь воров, она опасалась и переселяться из своего бывшего дома куда-нибудь в город: разберут соседи по дощечке, и не будет дома совсем. Конечно, дом не ее теперь, а болгарина Петрова, который его купил. Однако болгарина этого нет и в помине, - может быть, умер, - и тогда дом остается за нею. Конечно, она продала его только потому, что боялась большевиков; все равно, - придут и отнимут. Однако она ведь не знала, что таких маленьких домов не отнимают, иначе не продала бы. Наконец, болгарин Петров, если он жив и вздумает приехать, чтобы ее выселить из дома, должен понять, что если бы она не жила в доме, то от него не осталось бы и следа...
Но главная забота были деньги в большом чемодане из клеенки. И всякого из благонадежных, кого она встречала, спрашивала она сюсюкающим шепотком: В какой цене теперь керенки и донские?.. Я отлично знаю, что их скупают, только мне надо знать, почем?..
И в этот день, как всегда, придя на террасу, она уселась на стул и долго обмахивалась платком, отдышивалась, откашливалась, наконец спросила, оглянувшись:
– А не знаете, милая Ольга Михайловна, почем теперь идут пятисотки?
– Да они разве еще идут?
– возясь с воронкой и молоком, спросила та рассеянно.
– Ну вот, - здравствуйте!.. Уж и пятисотки чтоб не шли!.. Как же они могут не идти?.. А я-то вас считала... сведущей!..
И обиделась явно, и Мушке, которая сидела тут же на перилах и болтала босыми ногами, сказала, покачав головой:
– Вот растет... дитя природы!..
– Хорошо это или плохо, по-вашему?
– спросила Мушка.
– Маруся!.. не болтай ногами!
– прикрикнула мать.
– Мама!.. Да ведь все эти старые деньги давно уж все в печках сожгли!.. И ты сама говорила, что тебе это надоело!.. И вы бы взяли да сожгли!