В Хангай за огненным камнем
Шрифт:
Он неподвижно сидел на берегу, сдвинув на затылок светлую фетровую шляпу и обхватив руками согнутые колени. Неподалеку, понуро опустив лохматую челку, томилась в ожидании своего хозяина бурая низкорослая лошадка. Не обернувшись на мои шаги и, казалось, отрешившись от всего, человек спокойно созерцал озеро. Это могло показаться странным, если не знать особенностей монгольского характера. А этот характер с детства формируется в колыбели природы, в тесном слиянии с ней, впитывая ее, как молоко матери. Отсюда такое благоговейное отношение к природе, восторженное созерцание ее, неуемная жажда духовного общения с ней.
Я раздумывал — стоит ли прерывать молчаливый диалог человека с природой, но интерес к нему пересилил во мне минутное колебание.
— Сайн байнуу! (Здравствуйте!), — робко произнес
Человек вздрогнул и, обернувшись, уставился на меня каким-то отсутствующим взглядом, словно обращенным куда-то вовнутрь, в себя.
Я было пожалел, что потревожил этого углубленного в свои думы человека, но тут же его широкое загорелое лицо осветилось белозубой улыбкой.
— Сайн байнуу! — смущенно сказал он, вставая и протягивая мне крепкую, жилистую руку. — Вот навещал своих родных в худоне, [32] а на обратном пути навестил озеро. Я всегда навещаю его.
Он опустился на землю, приглашая меня сесть, и вытащил из кармана пачку сигарет. На вид ему казалось около сорока. Он был школьным учителем в одном из местных сомонов. Звали моего нового знакомого Галсан.
— Нравится? — спросил меня Галсан, — кивая на озеро, и глаза его заблестели.
32
Худон — сельская местность.
— Говорят, что в природе заложено все: красота, совершенство и одухотворенность. Нужно только увидеть все это и понять. Не переделывать природу, а только выявлять то, что в ней заложено. И сохранить это — вот что главное. А в наше время технического прогресса человек все меньше считается с природой: создает шахты, строит в степи заводы, засоряет реки и озера промышленными отходами. Я понимаю — прогресс есть прогресс. И все же горько, когда после небережливого отношения к природе остается обезображенная «мертвая земля», на которой ничего не растет, которую покинуло все живое. Да, природа мстит человеку за его жестокость по отношению к ней. Природа, как женщина, — усмехнулся Галсан. — она не полюбит того, кто взял ее насильно.
Галсан замолчал, затем тронул меня за плечо и кивнул в сторону озера: на бирюзовой поверхности что-то белело в слепящих лучах солнца и как будто приближалось к нам. Светлые пятна на воде росли, приобретали неясные контуры, и, наконец, мы отчетливо разглядели стайку белых, как снег, птиц. Они плавно скользили по воде, картинно изогнув длинные гибкие шеи.
— Хун шувуу! (Лебеди!), — воскликнул Галсан, не сводя с них очарованного взгляда. — У нас лебедь одна из самых почитаемых птиц. Еще в древности монгольские ханы специальными указами повелевали охранять лебедей и под страхом смерти запрещали их отстрел. А вы знаете, что буддистская религия сделала лебедя священным носителем человеческого духа? Суть в том, что буддизм проповедует вечность всего живого, преходящего, бесконечную цепь всевозможных перерождений. По их учению, все живое состоит из комбинаций мельчайших частиц — дхарм, составляющих земное начало. После смерти человека его дхармы не отмирают, а образуют новые комбинации, человек как бы заново перерождается, чаще в образе того же человека — хубилгана — или в образе животного и птицы. В зависимости от своих заслуг и деяний он может переродиться в царя или ламу, в обезьяну или быка, на котором его сосед будет пахать свое поле. А вот в белых лебедей, по мнению буддистов, могут переродиться только люди с белой и доброй душой — сайхан сэтгэл.
Лебеди спокойно подплывали к берегу и доверчиво тянулись к нам, изящно изогнув шею и глядя на нас своими бирюзовыми, как озеро, глазами.
— У нас говорят, — тихо произнес Галсан, — что если лебедь посмотрит в глаза человеку, то сбудутся его желания.
— А чтобы вы хотели Галсан?
— Хочу, чтобы никто не обманул доверия этих птиц, чтобы выстрел не нарушил эту тишину, чтобы озеро всегда оставалось таким, какое оно сейчас.
Галсан встал, тепло попрощался со мной, бросив прощальный взгляд на озеро, и неторопливо направился к своей застоявшейся лошадке.
Мне тоже пора было возвращаться на свою стоянку — предстоял новый маршрут на вулканы.
Прошло много лет, и всякий раз, когда я читаю или слышу разговоры о проблемах охраны природы, я непременно вспоминаю далекое монгольское озеро, белых лебедей и сидящего на берегу Галсана, страстно желающего сберечь природу. И очень хочется, чтобы его надежды и желания сбылись.
Лунный камень
Уже при первом знакомстве с хангайскими вулканами мы обратили внимание на часто встречающийся в лавах калиевый полевой шпат — санидин. Особенно притягивали и одновременно озадачивали нас крупные и прозрачные, как стекло, кристаллы. Мы бережно отбирали их в вулканических выбросах, наполняли ими наши рюкзаки, а затем уже в лагере подолгу рассматривали. Нам хотелось найти в них тот своеобразный оптический эффект, который делает прозрачный полевой шпат прекраснейшим самоцветом — лунным камнем.
Лунный камень… В самом названии этого камня таится что-то загадочное и неуловимо прекрасное. В справедливости названия можно убедиться, слегка поворачивая этот неяркий с виду серовато-белый и прозрачный, как стекло, камень. На его поверхности иногда вспыхивают голубовато-серебристые переливы, и весь он наполняется торжественно холодным свечением, подобно лунному свету.
В этом удивительном сиянии — главное достоинство камня, которое привлекло к нему внимание еще древних жителей Индии, где распространен был культ поклонения Луне. Как пишет профессор В. Ф. Кренделев, «лунопоклонники Индии представляли свое божество в виде идола на колеснице, которую четыре гуся мчат в поднебесье, а в руке идола сияет драгоценный джандараканд». Это и есть лунный камень, о чем свидетельствует выдающийся ученый древности аль-Бируни: «Среди жителей Индии распространена молва о лунном камне, и они называют его джандараканд, т. е. лунные лучи».
Древние народы признавали за лунным камнем магическую силу, наделяли его сверхъестественными свойствами. Один из героев рассказа А. И. Куприна «Суламифь», обращаясь к своей возлюбленной, говорит: «Лунный камень, бледный и кроткий, как сияние луны, — это камень магов халдейских и вавилонских. Перед прорицаниями они кладут его под язык, и он сообщает им дар видеть будущее. Он имеет странную связь с Луною, потому что в новолуние холодеет и сияет ярче».
Интерес к камню с таинственным лунным сиянием не проходил и в средние века. Его называли камнем влюбленных, и девушки носили амулеты из лунного камня, веря, что он принесет им счастье в любви. Верили и в то, что этот камень плачет в лунную ночь, выделяя влагу, которая исцеляет тоску и лихорадку. Затем интерес к нему ослаб — пришла пора увлечения другими камнями. Теперь камни с красивыми цветовыми переливами снова в почете. Однако природных лунных камней мало, чтобы удовлетворить спрос на них, появились всевозможные их имитации. Так, лунный камень имитировали специальным опалесцирующим стеклом на голубоватой металлической или эмалевой подложке. Затем появилась имитация лунного камня синтетической шпинелью. [33]
33
Шпинель — минерал, сложный окисел магния и алюминия. Прозрачная ярко-красная шпинель — драгоценный камень, известный с древности. В настоящее время синтезируют красную шпинель, заменяющую природную, либо получают имитации других камней — рубина, александрита, топаза. Бесцветная синтетическая шпинель при облучении коротковолновым ультрафиолетовым светом приобретает сине-белые переливы, присущие лунному камню.
Все эти имитации искусно воссоздают эффект лунного сияния. И все же люди отдают предпочтение натуральному камню, образованному таинственными силами Земли, нежели синтетическим материалам, выращенным различными методами в лаборатории.
Световую игру, возникающую на гранях, плоскостях спайности или отдельности минералов, принято называть иризацией. Ею обладают некоторые разновидности широко распространенного в природе класса полевых шпатов. К ним относятся главным образом просвечивающие и совершенно прозрачные калиевые полевые шпаты — адуляр и санидин.