В ходе ожесточенных боев
Шрифт:
Внезапно дверцы машины распахнулись, и оттуда вылетели двое мужиков с бейсбольными битами и с чулками на голове. Они кинулись к стражу порядка. Он испугано и инстинктивно закрылся руками.
Бамс! — бита с размаха врезалась в правую руку Баклушина!
Мент ощутил сильную боль — и рука враз онемела! Потом удар по голове! В глазах мелькнула темнота и осветилась яркими искрами!
Бумс! — резкая боль пронзила его нос…
Хрустнул носовой хрящ, и нос поехал набок. Сержанта сбили на землю и стали добивать. В мстителях, яростно размахивающими битами, не трудно было угадать
Удары сыпались отовсюду. Хакаса эта акция забавляла: напоминала чем-то избиение грузин в Саяногорске несколько лет тому назад. Художнику тоже нравилась махать битой — его чувство мести с каждым удачным ударом удовлетворялось все больше и больше.
Какая-то женщина заорала:
— Да что это такое творится?! Средь бела дня человека убива-а-ают!!! Помогите!..
Хакас и Художник, пару раз ударив напоследок сержанта, шустро заскочили в машину. «Восьмерка» с пол-оборота завелся и помчался в сторону железнодорожного вокзала.
На асфальте лежал, истекая кровью, Баклушин. Челюсть у него была сломана, ребра, ключица. Сквозь забытье и кровавый туман, он успел подумать: «Вот и сходил за хлебушком». И отключился.
Хакас и Художник остановились около железных дверей рядового Санкина. Постучали.
— Кто там?! — раздался грубый голос Санкина.
— Телеграмма!
Глазок двери внимательно изучил Хакаса и изрек еще грубей:
— Пошли на хер! Никого нет дома!
— Негостеприимно, — обиделся бригадир. Осмотрел дверь и констатировал. — А ее хрен выломаешь. Но есть идея. Пойдем наверх.
Они поднялись на этаж выше. Сосед над головой мента видимо пил не просыхая. Дверь была полуоткрыта. Из квартиры несло брагой и кислой капустой. Хакас ногой открыл дверь. На кухне сидела с безумной улыбкой бичевка с бланшами. Вернее, шлюха, в изначальном значении этого слова: «женщина-неряха, одетая небрежно, грязно». В зале валялись неопознанные «трупы» двух алконавтов и пустые бутылки. Пахло рвотными массами, грязным бельем и мочой. «Трупам» уже можно было не наливать.
— Это мы удачно зашли, Художник, — заулыбался хищно Донов.
— Вы к нам, молодые люди? — силилась свести глаза в одну точку женщина. Ха-ха, а почему вас так много?
— Закрой пасть, дура! Художник, дуй в ванну и заткни ее пробкой. Открой краны на всю мощь. Скоро наш друг появиться.
Спустя десять минут, когда на полу в ванной «раскинулось море широко», на лестничной площадке этажом ниже громыхнула дверь. Раздался трехэтажный мат, послышался топот несущегося на расправу милиционера. Санкин, будто разъяренный лев, с ругательствами влетел в квартиру семьи пьяниц Крохиных. Хакас размахнулся…
Тресь!
Удар битой в лоб охладил пыл Санкина. А удар в пах лишил мента активности. Его били ожесточенно и умело. Правосудие вершилось. Оно вколачивалось в провинившегося стража порядка с кровью и болью.
Бичевка на кухне безумно хохотала.
— Так его! Так!
Вскоре тело несостоявшегося насильника превратилось в кровавую отбивную. Санкин лежал недвижим и лишь тихо стонал. Уходя, мучители коротко бросили:
— Это тебе предупреждение,
В травматологии милиционеры Баклушин и Санкин путем нехитрых размышлений догадались, за что их обработали, и примерно представители каких структур. Только они так умело работают битами и отморожены на всю голову. И благоразумно решили ничего не заявлять и ничего не говорить по этому поводу.
Извиняйте, зашли не по тому адресу. Это им еще повезло, что их просто избили, а не убили. Хотя могли. Запросто.
…Алексей сообщил Кате, что ее насильники наказаны. И самым «справедливым» и «гуманным» судом в мире — бандитским. «Крыша» помогла. Но, как и при каких обстоятельствах были проучены подонки, он не сказал. Но Катя была довольна.
Казбек сидел в своем красноярском офисе и лучился от счастья. Он хотел донести до Ильина радостную весть.
— Все заседаешь в Думе, Толстяк, а я за тебя вкалываю.
— Да не тени резину, Вахтанг, что с КрАЗом?
— Все путем, Толстый! КрАЗ наш! Взял ментов, приставов и вперед на штурм завода. Прорвались сквозь баррикады и — в кабинет гендиректора Шпарова! В морду ему сунули бумагу с решением акционеров об увольнении его с этой должности. Дали ему немного по репе. Посадили в кресло директора, по твоему совету, краевого депутата и бизнесмена Женю Фокина.
— Молодец, Казбек! Все четко сделал!
— По твоему хитроумному плану. Теперь у проходной наши люди и менты. Люди Тимофея будут подавать иск на нас. Наверняка соберут трудящиеся массы у завода. Чтоб те негодовали и чернили новых работодателей. Подключат к этому хипишу и грязных писак, и продажных телевизионщиков.
— Это теперь не страшно. Дай распоряжение Фокину сделать дополнительную эмиссию кразовских акций — и доля Тимофея превратиться в элегантные шорты. Он завод точно потеряет. А как там дела с женой Тимофея обстоят?
— Здесь не все так гладко получилось. Наши менты предъявили ордер, охрану разоружили. А Ферзь, сука, вызвал своих легавых. У него покруче наших есть мусора, с большими звездами и лампасами. Так вот, откуда не возьмись, налетел СОБР. Их как грязи было! В масках, в бронниках, с автоматами. Наших — в морду! И на пол побросали! Разоружили. Браслетами окольцевали. Тимофеевким охранникам обратно стволы вернули. Потом и наших ментов отпустили и оружие им отдали. Вот такая комедия получилась.
— Ладно, мы ее все равно достанем. Тимофей вроде соглашается выкупить свою свободу акциями АГКа и СаАЗа, но выжидает чего-то. Адвокаты его умышлено тянут время. Ходатайство за ходатайством. Повыпендривается — вообще всего лишится. Я уже присматриваюсь к Саянгорскому заводику, скоро в Элисте появятся два исковых заявления от акционеров СаАЗа, что неправильно произведена приватизация завода. Калмыкский суд признает незаконную приватизацию СаАЗа. И вскоре твои ребята появятся с приставами на проходной завода. Прихватят болгарки, инструменты. Мы зарядим местные газеты. Мол, караул, нечестные акционеры! Уводят деньги с предприятия в оффшоры. Судит их надо, судить!