В «игру» вступает дублер
Шрифт:
— Ах, фрёйлейн Анна…
Прыжок в колодец
Шкловский поднялся на сцену, когда спектакль уже начался. Как он и полагал, на втором этаже, в зале, никто не услышал выстрелов из небольшого пистолета. Офицеры, как видно, поволокли Анну в гестапо. Так что об инциденте у подъезда пока никто не знал.
Ларский с рабочим сцены готовил декорации к следующему акту. Главный художник окончательно запил и уже второй день не являлся на работу, валяясь в общежитии. Дел было невпроворот, и Ларский почти не отвлекался на беседы.
— Вы слышали новость?
— Добились-таки благосклонности родственницы бургомистра? — с лёгкой иронией спросил Зигфрид.
— Нет, господин художник, эта новость похлеще будет.
— Неужто очаровали саму бургомистершу?
Шкловский, не спуская внимательных глаз с лица художника, отчётливо проговорил:
— Только что у театрального подъезда убита фрау Антонина.
Зигфриду была безразлична смерть «непутёвой» вдовы, но что-то в тоне Шкловского заставило его внутренне сжаться, насторожиться. К тому же, новость-то шокирующая! И он с выражением крайнего удивления и сожаления сказал:
— Вот как! Очень жаль. Очаровательная была дамочка. Кто-нибудь из обманутых поклонников?
— Вам лучше знать, — многозначительно произнёс Шкловский.
— Мне?! — на лице художника отразилось крайнее изумление. — Помилуйте, мы с фрау Антониной были едва знакомы.
— Да-а-а? — недоверчиво протянул Шкловский. — Зато вы прекрасно знаете фрёйлейн Анну.
Зигфрид почти физически ощутил, как сердце упало в пустоту и остановилось. Мгновенная догадка осенила его. Только он не мог понять, зачем Анна это сделала. По-че-му? Но в глазах не должно отразиться ничего, кроме удивления. На несколько мгновений он повернулся к декорациям, чуть сдвинул в сторону какое-то полотно. Этого было достаточно, чтобы сделать вздох и обернуться к Шкловскому с успокоившимися, только чуточку удивлёнными глазами.
— Конечно, знаю. Я брал у неё уроки немецкого языка.
— А что, уже не берёте?
— Давненько не был.
— Отчего же?
— Времени, знаете ли, не хватает. На занятия приходилось тратить часы, отпущенные для личной жизни.
— А вы шутник, — криво усмехнулся Шкловский. — Я не удивлюсь, если вы совмещали оба занятия.
— Об этом мужчины не говорят, — с достоинством произнёс Ларский. — Так всё же, господин Шкловский, кто зарезал фрау Антонину?
— Почему зарезал? — ответил Шкловский, направляясь к выходу. — Анна Вагнер стреляла из пистолета.
Зигфрид был готов к такому ответу, и всё же он поразил его, как удар молнии. Почему Анна стреляла в Антонину? Не из ревности же, в самом деле. Что произошло? Ведь всего три часа назад он был у неё, и ничто не предвещало такого поворота событий. Что же случилось? Что с Анной? Зигфрид догадывался, что она уже в гестапо, но гнал от себя эту мысль как ужасно нелепую, немыслимую. Он хотел бы немедленно побежать к её дому. Возможно, старый Вагнер что-нибудь знает, но уйти нельзя, за ним могут следить. Как это тяжело — делать вид, будто тебя совершенно не касается разыгравшаяся около театра трагедия, не беспокоит судьба Анны. Но только выдержка поможет ему сейчас сохранить своё положение и помочь Анне.
Василий, увидев уходящего Шкловского, снова подошёл к художнику. Зигфрид глянул на него и понял: другого выхода нет, надо его послать к Вагнеру.
— Василий, запомни: Почтовый переулок, 25. Пётр Фёдорович Вагнер. Беги к нему, скажи, что прислал Ларский. Спроси, что произошло, а потом скажи: его дочь убила Антонину, её арестовали. Пусть уходит немедленно. А ты — назад! Ещё успеешь ко второму акту. Беги дворами — так короче.
Дом на Почтовом Василий отыскал без труда. Осторожно постучал. Послышались шаркающие шаги и вопрос:
— Аня, ты?
— Откройте! Я от Ларского!
Вагнер открыл, впустил незнакомца, при свете лампы увидел обеспокоенные круглые глаза, тревожно спросил:
— Кто вы? Что вам надо?
— Я от Сергея Ивановича. Он просил узнать, что случилось, почему Анна пошла к театру?
— А что случилось? Ничего не случилось, — Вагнер по-вороньи нахохлился.
— Некогда, папаша, говорите скорее. Дело серьёзное, иначе бы Ларский не прислал!
В голосе незнакомца было столько тревоги, что Вагнер не стал таиться, коротко пересказал разговор Антонины с Фишером.
На улице послышался шум приближающейся машины. Василий подскочил к окну, отвернул угол байкового одеяла, повешенного для затемнения, увидел лучи фар, которые били уже близко.
— Так, старик, влип я! Это немцы!
— Сюда! — махнул Вагнер на террасу и поспешил сам, чтобы открыть дверь. — Через сад дворами на центральную улицу!
Василий бросился на террасу и быстро выскочил в сад. Вагнер крикнул вслед:
— А что с дочкой?
— Антонину убила! Схватили её! Ты чего стал, старик? Давай скорее со мной! Уходить надо!
Вагнер стоял, как вкопанный, и хватал ртом воздух. Он хотел что-то сказать и не мог. Послышался сильный стук во входную дверь.
— Прости, отец, — крикнул Василий, — мне надо уйти!
Он побежал к забору. В театр прибежал минут за десять до начала второго акта и быстро рассказал всё Ларскому.
Зигфрид с трудом соображал, как расставить декорации, хотя и понимал, что необходимо сохранять видимое спокойствие. Мысль о том, что Анна принесла себя в жертву ради него, жгла огнём. Он просто обязан спасти её, а для этого сам должен остаться на свободе. Спасти во имя их общего дела. Во имя любви. Именно в этот миг он осознал, что давно любит эту девушку.
Анну схватили, Вагнера, очевидно, тоже. Даже если они ни в чём не признаются, его самого могут взять как «человека из их окружения» под тем предлогом, что разберутся и отпустят. И, может быть, правда отпустят (прямых улик нет), если не нашли рацию. Рация! «Юрка» был в очень надёжном месте, но гестапо умеет производить обыски.
Зигфрид раздумывал, как поступить. Уйти в «берлогу» к Петровичу или ещё подождать, посмотреть, как обернётся дело. Пока прикидывал, спектакль подошёл к концу, и тут же всех немедленно созвали к директору. Зигфрид кивнул Василию, придержал его у порога и сам стал у выхода. Он догадался, о чём пойдёт речь, и на всякий случай оставил путь к отступлению: ситуация такая, что надо всё предусмотреть.