В исключительных обстоятельствах
Шрифт:
— И все, кто сел в Южном...
— Конечно. Вагон-то купейный.
— И то верно... Ну а Коля не жалеет, что поехал?
— А что ему жалеть? — Оля передернула плечами. — Сам напросился!
— А мне показалось, что вы его уговорили...
— Это ему хотелось, чтобы я его уговорила. Вроде бы он здесь ни при чем. Этакая невинная хитрость. Ну пусть думает, что он очень хитрый. Я-то знаю, как все на самом деле...
— И что же, он вот так, без вещей, с бухты-барахты пришел на вокзал и поехал?
— Да какие у него вещи? — удивилась Оля. —
— Чего ж ему беситься?
— Ревнует. Вы что, до свадьбы все такие?
— Почти. Да, Оля, я хотел спросить... У меня в Тымовском друг живет. Вы не могли бы ему иногда от меня маленькие посылочки передавать? Он бы сам и к поезду приходил...
— Вообще-то правила не разрешают... Но зачем тогда правила, если их не нарушать? — засмеялась она.
— А в этом рейсе вы тоже нарушили правила? — спросил Левашов, даже не надеясь на ответ.
— В этом? Да вы что? Кто в такую погоду о посылочках думает?
Левашов медленно прошел вдоль вагона. «Может быть, она? — подумал он. — Или Коля со своим задрипанным портфелем?..»
Разойтись двум встречным в коридоре узкого вагона просто так, на ходу было нелегко. Приходилось останавливаться, прижиматься лопатками к стене, втягивать живот...
Вот в таком коридоре Левашов столкнулся утром со стариком из соседнего купе.
— Извините, молодой человек... Мы с вами до этого нигде не встречались? — спросил тот.
— Не знаю... Может быть.
— А где вы работаете, если не секрет?
— На Курилах. Уруп.
— Нет, не бывал. На Шикотане бывал, на Кунашире, а вот на Урупе не приходилось. Но я ничего не потерял, верно? Там то же, что и везде, — туман, дожди, приливы, отливы. Как говорится, труба пониже да дым пожиже?
— В общем-то люди на островах живут примерно одинаково. Одни хуже, другие лучше, одни интересно, другие скучно, но примерно одинаково. А что касается трубы и дыма... Наша труба — вулкан Колокол, без малого полторы тысячи метров. На Курилах немного найдется подобных. А если дымом назвать туман, то в других местах таких и не бывает.
— Скажите, если не секрет, кем вы работаете? Судя по вашему ярко выраженному патриотизму, вы...
— Сейсмолог.
— Вот оно что! Прошу прощения... за поверхностность суждений. Вы, сейсмологи, смотрите вглубь.
— Да. На поверхности многие вещи выглядят одинаково.
— Я вижу, вы не только сейсмолог, но и философ... — старик неожиданно протянул руку, — давайте знакомиться... Моя фамилия Арнаутов. Иван Никитич. Экономист.
— Левашов. Сергей.
— Очень приятно. А знаете, Сергей, идемте к нам в купе, а? Обсудим проблемы сейсмологии, вы расскажете, что такое цунами и с чем его едят... Если вы, конечно, никуда не спешите...
— Куда спешить...
— Тогда прошу. — Арнаутов широко открыл дверь в свое купе. — Вот познакомьтесь, мои попутчики... Это Олег. Мне кажется, неплохой инженер и человек неплохой, но летун... Хотя
— А мне, батя, один черт, как ты выражаешься.
У Виталия было смуглое лицо, длинные пушистые ресницы и тонкие губы.
Виталий сидел закинув ногу за ногу и сцепив пальцы на коленях.
— Ох-хо-хо! — простонал Олег, тяжело переворачиваясь на спину. — Интересно, когда этот буран кончится и кончится ли вообще.
— Разве это буран! — воскликнул Арнаутов. — О! Вы не видели бурана в пятьдесят седьмом году! — Он восторженно причмокнул, будто буран пятьдесят седьмого года был свидетельством его собственной силы и удали в то время. — Приезжаю из командировки — нет дома. Только по скворечне и нашел. А возле трубы соседнего дома стоит мой знакомый пес и, извините, делает черное дело.
— А у вас часто бывают командировки? — спросил Левашов.
— Да, — сказал Арнаутов.
— Что же делают в командировках экономисты?
— Командировочные экономят! — засмеялся Виталий. — Чем больше буран, тем больше экономия!
— А знаете, молодые люди, — сказал Арнаутов, — я даже доволен, что все так получилось... Посидим, отдохнем, языки почешем... Время идет...
— Пенсия идет, — подхватил Виталий.
— К вашему сведению, молодой человек, — сказал старик с достоинством, — у меня уже два года в кармане пенсионная книжка на сто двадцать рублей. Если вы, конечно, что-нибудь понимаете в этих вещах.
— Да уж в ста двадцати разберусь! Но не понимаю, батя, чего же ты сидишь здесь, на острове?
— О-о! — протянул старик многозначительно и обвел всех взглядом, словно призывая в свидетели. — Вы видите, с кем я разговариваю? Я разговариваю с пассажиром, — медленно проговорил Арнаутов, и в его голосе прозвучало презрение.
— От пассажира слышу! — бойко ответил Виталий.
— Ха! А вот я как раз и не пассажир. К вашему сведению, все островитяне делятся на экипаж и пассажиров. Да. Остров — это корабль. На нем есть экипаж, который работает постоянно, по нескольку десятилетий без роздыха. — Арнаутов горделиво глянул на Левашова, — Экипаж! И есть пассажиры, которые отлеживаются в теплых каютах и меняются каждый рейс, другими словами — каждый сезон. Больше одной зимы они не выдерживают.
— Не знаю, батя, из какого ты экипажа, но умотаешь с острова раньше меня. Это точно.
Старик кротко взглянул на Виталия и опустил голову. Помолчав, заговорил тихо и как бы неохотно:
— К вашему сведению, молодой человек, мне отсюда уже не уехать. Слишком долго я жил здесь. Все эти Сочи, Гагры, Крымы не для меня. Делать мне там нечего — это одно, да и помру я там.
— А здесь? — спросил Виталий.
— Старикам нельзя менять место жительства, тем более сахалинским старикам. У меня в Ростове дом, машина, сад яблоневый... Не скажу, чтоб все это легко досталось, но досталось...