В канун Рождества
Шрифт:
— А мне можно шерри?
— Да, есть и шерри. Вроде бы здесь… — Майор поднял вверх бутылку с остатками какой-то жидкости. — Хватит для вас одной.
И он стал разливать напитки. Оскар и Элфрида молча ждали, пытаясь согреться у жалкого огонька.
— Боюсь, я запустил домашнее хозяйство. Два года назад умерла моя жена. Не хватает мне ее чертовски, но что поделаешь? Я нанял женщину, которая должна приходить и убирать.
Оскар наблюдал, как майор неуклюже возится с бутылками, как, пролив воду на ковер, дрожащей рукой поднимает стакан. Билликлиф казался развалиной со своими шишковатыми, как у старой лошади, коленками. На тощих ногах у него красовались чулки и огромные черные нечищеные армейские башмаки. Он был лыс, если не считать нескольких седых прядей, его
— Гектор позвонил мне и предупредил, что вы едете. Я был в восторге. Нам не помешает немного свежей крови. Как там старик поживает? Странно, что мы с вами прежде никогда не встречались… Я здесь живу с шестидесятых, как вышел в отставку — сразу сюда. Ну, не то чтобы совсем сразу, сначала кончил курс в Сиренчестере, получил удостоверение управляющего. Работа эта не для дураков. Здесь хорошая рыбалка. Правда, жене здесь было скучновато, удить она не умела. Зато гуляла с собаками. Но если бы не старый телевизор, то, наверное, свихнулась бы.
Майор наполнил, наконец, стаканы, взял их и нетвердым шагом двинулся к Элфриде и Оскару.
— Виски малость бледновато. Это ничего?
— Все замечательно, — солгал Оскар.
Майор Билликлиф вернулся к столику, чтобы утолить собственную жажду при помощи маленького стаканчика виски гораздо более темного оттенка.
— У меня вроде было чем закусить. Чипсы. Садитесь, устраивайтесь поудобнее.
— Мы не можем задерживаться.
— Да ведь до Кригана ехать всего пять минут.
Делать нечего, Оскар и Элфрида присели рядышком на софу, от которой несло псиной. Майор Билликлиф уселся в единственное кресло напротив, и под твидовыми бриджами явственно обозначились его шишковатые колени.
— Сейчас я в отставке. Спасибо Гектору, позволил мне купить этот коттедж. Впрочем, он все равно пустовал. А Хьюи было на все наплевать. Дни батраков и арендаторов прошли. Все теперь работают по контрактам. Черт бы побрал это машинное производство! Мне нравилось служить у Гектора, но это было недолго. Он уехал, приехал Хьюи, и словно волка пустили в овчарню. В большом доме начались оргии. Непристойные. Хьюи всем подавал пример развратного поведения. Ну, как вам напитки? А я совсем не мог ладить с ним. Разругались «в банки и медные склянки», как говорят на флоте, и я тогда готов был землю рыть копытами. Теперь все прошло. Хьюи удрал на Барбадос и продал угодья под гостиницу. Вы, наверное, видели вывеску по дороге сюда. Везде стекло и полно ванных. А цены в баре — грабеж среди бела дня. Я туда и носу не кажу. От поместья остались только фермерский дом и молодой Томсон. Его отец был здесь когда-то арендатором и купил дом, когда большой особняк продали. Ничего парень, деловой, неплохо справляется. Но к гостинице я близко не подхожу, право слово. Единственная радость — гольф-клуб. А вы играете в гольф? У нас здесь сложилась очень дружная, веселая команда. Вы должны к нам присоединиться. Ваше имя тогда будет на слуху. И недалеко от вашего дома. Там жила славная пара стариков. Кочрэйны. А он взял да и помер, а она уехала жить с дочерью. К счастью для вас. Ну, есть еще миссис Снид… Она и присматривает там за порядком. Приходящая работница. Думаю, Гектор ей платит авансом. Он вам говорил?
Оскар кивнул.
— Приятная женщина. Очень приятная. Встретил ее на днях в мясной лавке. Она что-то про бойлер говорила. Ну, это уж теперь не мое дело.
Оскар, впадая в отчаяние, спросил:
— А ключ как же?
Майор Билликлиф вздрогнул и нахмурился.
— Извините?
— Ключ. От Усадьбы. Если бы вы могли нам его дать, мы освободили бы вас от своего присутствия.
— А, да. Где-то он здесь.
Ловко вздернув локтем, майор опрокинул содержимое стакана в рот и с трудом поднялся на ноги. Он прошел к бюро с откидной полукруглой крышкой, где царил чудовищный беспорядок, и, согнувшись, минуту-две беспомощно рылся там. Наконец он воскликнул «эврика!» и достал большой старомодный ключ на видавшей виды бирке.
— Я стал малость забывчив.
Оскар и Элфрида докончили свои микроскопические порции спиртного и решительно поднялись. Оскар взял ключ.
— Спасибо. Извините за беспокойство.
— Вы совершенно меня не обеспокоили. Так чудесно иногда посидеть в компании. И помните, что я частенько бываю в клубе. Конечно, играю уже не так много, как раньше, но люблю поболтать со старыми приятелями, а в баре можно получить очень приличный сэндвич.
Оскар и Элфрида устремились к двери.
— Обязательно приходите в гости. И, может быть, я тоже как-нибудь заскочу к вам. Посмотреть, как вы там устраиваетесь.
Элфрида улыбнулась:
— Ну разумеется, но только не очень скоро. Оскар нездоров, и нам нужно немного прийти в себя.
— Ну конечно, конечно. Но мы определенно должны видеться время от времени.
Оскар остановился, чтобы посмотреть на игроков в гольф. Ему нечего было опасаться — зануды Билликлифа среди этой четверки не было. Игроки уже встали на места и выбрали клюшки. Не желая отвлекать внимание на себя, он стоял неподвижно, пока последний из игроков не забил мяч в лунку. Уже смеркалось, и Оскар подумал, что им надо спешить, если они хотят добраться до клуба, пока совсем не стемнело. Один из игравших нагнулся, чтобы достать из лунки мяч, и увидел Оскара.
На мгновенье их взгляды встретились, и мужчина поднял руку в знак приветствия, а может быть, просто в благодарность за внимание к игре. Оскар ответил на приветствие. Игрок уложил в сумку клюшку, взял ручку тележки и отправился за товарищами, а Оскар смотрел ему вслед. Интересно, это приезжий или местный житель? Может, американец? Через несколько минут фигура исчезла за бугром, густо поросшим дроком, а Оскар с собакой продолжили свой путь.
Он почувствовал, что слегка устал. Внизу, между полем для гольфа и дюнами, пролегала мощеная дорога, ведущая в город. А ниже дугой извивалось побережье, и вдали, на фоне серых облаков, вырисовывались крыши домов и шпиль городской церкви. Вид напоминал старинную гравюру. Однако город казался таким далеким, что Оскар стал подумывать, не переоценил ли он свои силы. И тут он заметил деревянный навес, предназначенный для игроков в гольф на случай проливного дождя. Подойдя, Оскар увидел, что это убежище разделено перегородками на четыре отсека, и в каждом стоит деревянная скамья. Он выбрал самый защищенный от ветра отсек и устроился поудобнее.
Он завидовал игрокам: они были вместе, дружески разговаривали, шутили, соперничали. После игры они, скорее всего, выпьют в клубе и вернутся к своим семьям. Обыкновенные люди, как все.
Интересно, сможет он стать когда-нибудь вот таким обычным человеком?
Когда-то, еще мальчиком, Оскар тоже играл в гольф, но без большого успеха. Может, стоит купить набор дорогих клюшек и поразить всех ловкостью? Эта перспектива его почему-то не рассмешила. Улыбаться он почти разучился.
Он горевал. Все еще горевал. Он часто употреблял это слово в письмах друзьям, внезапно потерявшим жену, или кого-нибудь из родителей, или даже ребенка. Оно обладало множеством нюансов чувства, ранее им не испытанного. Другим таким словом было «соболезную».
«Шлю вам мои глубочайшие соболезнования. Мысленно с вами», — писал он обычно, ставил подпись и с чувством исполненного долга отсылал письмо.
Тогда он и понятия не имел, о чем писал, чему соболезновал. Горе — это не состояние ума, но явление физиологическое; это пустота, мертвящий кокон невыносимой боли, сквозь который не могут проникнуть никакие утешения. Он защищался от боли, спрятавшись в панцирь одиночества, но здесь, в Кригане, ему не угрожали случайные встречи со случайными знакомыми. Он был вне досягаемости и для оскорбительных утешений со стороны викария и церкви. Не приходилось ему испытывать и болезненную неловкость при виде смущения, с которым люди пытаются выразить сочувствие, при этих добросердечных, но неуклюжих попытках, когда они старательно не смотрят тебе в глаза.