В канун Рождества
Шрифт:
Во время прогулки Оскар по привычке поглядывал на небо, облака, холмы, наблюдал за птицами. Он чувствовал, как дует ветер в лицо, и прислушивался к шуму волн на берегу, вдыхал сладкие и крепкие запахи мха и вереска… но ничего не ощущал, не воспарял душой, ничему не удивлялся. Вдохновения не было. Не было радости. Как будто он смотрел на грандиозный пейзаж, выписанный тщательно, однако без искры чувства.
Оскар не хотел жалеть себя, он пытался вспомнить о том хорошем, что у него есть. Во-первых, это Усадьба. Его приют, его убежище. Ему повезло, что этот наполовину принадлежащий ему дом оказался пустым. Второе благо — Элфрида. Ее возвращение
А в-третьих, он знал, что, даже если не останется навсегда здесь, в отдаленном северном городке, где был так счастлив в детстве, ему нет пути назад, в дом, принадлежавший Глории. Ее сыновья уже вступили во владение Грейнджем и выставили его на продажу. И Оскар был им за это даже благодарен, потому что они избавили его от пытки воспоминаний о Франческе.
Я должен продолжать жить, подумал Оскар. Двигаться вперед, хотя бы черепашьим шагом. Однако в шестьдесят семь лет, когда большая часть жизни уже позади, трудно обрести новый заряд энергии. Пережитое потрясение лишало его зрения и слуха и мешало воспринимать окружающий мир; он испытывал только бесконечную усталость.
— Я должен продолжать жить, — произнес он вслух.
Лежавший у его ног Горацио встрепенулся и с надеждой взглянул на него. Оскар был благодарен псу за компанию. Он встал.
— Ну что ж, пойдем, старина. Пора возвращаться домой.
Когда Оскар дошел до гольф-клуба, уже стемнело. Он с трудом доплелся до прохода между площадками и увидел в ярко освещенных окнах фигуры людей. Здесь отдыхали, словно в уютном кабачке. Все сидели за столиками, ели сэндвичи и, вероятно, делились впечатлениями от игры. Перед клубом был заасфальтированный участок с большими клумбами, на которых летом, наверное, пышно цвели бегония и герань. Сбоку от здания была освещенная площадка, где стояло с десяток машин. Оскар увидел довольно потрепанный «универсал» с открытой задней дверцей. На порожке багажника примостился мужчина, менявший обувь для гольфа на грубые башмаки. Оскар узнал красную куртку и ярко-синие непромокаемые бриджи, но американской бейсболки на голове незнакомца уже не было, и в холодном свете фонаря поблескивали густые, с проседью, волосы.
Человек зашнуровал башмаки и встал. В этот момент Оскар поравнялся с ним. С минуту он колебался, не зная, стоит ли остановиться, обменяться приветствиями и спросить, как прошла игра, но пока он колебался, незнакомец сам проявил инициативу:
— Привет. Хорошо прогулялись?
Оскар остановился и, повернувшись, ответил:
— Немного переусердствовал. Давно не совершал долгих прогулок. А как ваша игра?
— Мы остановились на пятнадцатой лунке. Не выдержали. Слишком стало темно и холодно.
Он нагнулся, чтобы поднять туфли, сунул их в багажник и хлопнул крышкой.
— В такую погоду от игры не получишь удовольствия. — Незнакомец подошел поближе. Оскар увидел очень румяное лицо и пару синих пронзительных глаз. — Извините, вы ведь Оскар Бланделл?
Оскар смутился. Его не только узнали, но еще и назвали полным именем.
— Да, — ответил он почти извиняющимся тоном.
— Я знал, что вы приедете в Криган. (А что еще он знал?)
— Спасибо.
— Вы, наверное, смертельно устали. Долго шли против ветра. А я как раз собираюсь выпить чашку чая. Не присоединитесь ко мне?
Оскар молчал, разрываемый противоречивыми чувствами. Да, конечно. Он безумно устал, и мысль о том, чтобы посидеть немного в тепле, наслаждаясь отдыхом и попивая горячий чай, была очень заманчива. С другой стороны, он не был уверен, что у него хватит духу войти в ярко освещенный зал, где звучат веселые голоса. Придется с кем-то знакомиться, разговаривать с чужими людьми, отвечать на вопросы.
Однако от нового знакомца веяло таким участием, он был так естествен и обезоруживающе искренен, что Оскар не смог отказаться сразу и стал подыскивать предлог:
— Но я с собакой…
— А мы посадим вашего пса ко мне в машину. Он не успеет соскучиться.
— Я… — Оскару пришлось сознаться, — я бы предпочел не встречаться с майором Билликлифом.
Лицо Питера Кеннеди расплылось в понимающей улыбке:
— Не беспокойтесь, — и он коснулся руки Оскара, — пять минут назад майор отправился домой. Я видел, как он выезжал отсюда.
— Наверное, я кажусь вам невежливым.
— Нет, я так не думаю. Ну что? Вы идете со мной?
— Да, с удовольствием. Большое спасибо.
— Я очень рад.
Они усадили Горацио на заднее сиденье машины. Пес с упреком посмотрел на них в заднее стекло, и Оскар сказал:
— Я ненадолго.
Оскар и Питер Кеннеди обошли клуб сбоку и поднялись по пологим ступенькам к главному входу. Кеннеди открыл дверь, пропуская вперед Оскара. В фойе по стенам стояли шкафы, за стеклами виднелись серебряные призы и значки. На посетителей взирали портреты прежних капитанов команд. Справа стеклянные двери вели в главный зал, заставленный столиками и удобными креслами. В углу помещался небольшой бар. Никто не обратил на вошедших особого внимания, лишь один-двое подняли головы.
— Мы пройдем вон туда, там есть свободный столик, и нам никто не помешает.
Но прежде чем они уселись, распахнулась боковая дверь рядом с баром и появилась пожилая официантка в черной юбке и белой блузке. Ее седые волосы были завиты и тщательно уложены в прическу. Увидев новых посетителей, она расплылась в улыбке.
— Мистер Кеннеди! Вот уж не думала, что мы вас сегодня увидим.
— Здравствуйте, Джесси. А что, уже слишком поздно для чашки чая?
— Никогда не поздно. Вы, наверное, совсем закоченели, играя в такую погоду.
Она посмотрела на Оскара, снявшего твидовую шляпу, но по-прежнему облаченного в куртку.
— Вы тоже играли в гольф?
— Нет. Я гулял.
— Джесси, это мистер Оскар Бланделл, он поселился в Усадьбе.
— О Господи, так вот вы кто! Я слышала, что вы туда переехали, но вот встречаться еще ни разу не доводилось. Играете в гольф?
— К сожалению, нет.
— Ну, вас тут научат. Мистер Кеннеди, вы где хотите сесть?
Но Кеннеди не успел ответить. Из дальнего конца зала раздался громкий, звучный, как охотничий рожок, голос. Присутствующие встрепенулись, а сидевшие у телевизора нахмурились.