В канун Рождества
Шрифт:
— Оскар не такой человек. Конечно, сначала он рассердился, но не на вас, а на Хьюи. И я должна с ним согласиться, мне кажется, Хьюи повел себя как предатель. Правда, Оскар говорит, что это в его стиле. Не берусь утверждать, я-то его никогда в глаза не видела. А вам он понравился? Я имею в виду Хьюи?
— Не особенно. Самодоволен, довольно потаскан и все время оглаживает свой галстук.
Элфрида тут же узнала эту раздражающую привычку.
— О, я ненавижу таких мужчин. Я уже вижу его.
— Ключ по-прежнему в кармане
— Это вовсе не обязательно.
— Мне кажется… — Сэм положил нож и вилку и взял кружку с кофе. — Я подумал… Оскар не собирается выкупить у Хьюи его половину?
— Мы с ним говорили об этом уже ночью, когда легли спать… Хочу, чтобы вы поняли: мы с Оскаром совсем недолго знаем друг друга. В начале ноября его жена и дочь погибли в ужасной автомобильной катастрофе, и он вынужден был уехать из Гэмпшира. Я поехала вместе с ним. Мы спим в одной спальне и в одной кровати, но наше будущее туманно. Пока что я не постоянная составляющая его жизни. Просто запасное колесо, чтобы машина катилась, покуда он во всем разберется. Мне трудно настаивать на том, чтобы он предпринял какие-то действия, и даже высказывать какие-то пожелания.
— Он вернется в Гэмпшир?
— Нет. Дом, в котором он жил с Глорией, уже выставлен на продажу.
— И вот этот дом — его единственная собственность?
— Да. Половина дома.
— Тогда было бы разумно выкупить у Хьюи его часть.
— Да, но это нереально финансово.
— Хотите сказать, что у него нет необходимых средств?
— Именно так.
— А ссуда?
— Он не хочет и думать об этом.
— Понимаю. — Сэм вернулся к своему бекону.
Элфрида вдруг ощутила к собеседнику такую симпатию и доверие, что продолжала:
— Мы проговорили всю ночь. Оскар сообщил мне, что даже если продаст все, что у него есть, больше двадцати тысяч не выручит. Тогда я ему сказала: «Оскар, у меня ведь есть моя маленькая картина».
Сэм поднял голову, и глаза их встретились над кухонным столом. Элфриде показалось, что он уже подумал о такой возможности.
— Вы говорите о Дэвиде Уилки?
— Именно. Когда-то, много лет назад, когда мне ее подарили, считалось, что это подлинник. Я никогда не оценивала ее, потому что не собиралась страховать. Однако, как всякая одинокая пожилая женщина, всегда тешила себя мыслью, что картина стоит уйму денег. И хранила ее на «черный день».
— Вы готовы ее продать?
— Ради Оскара я готова сделать что угодно — прыгнуть со скалы, застрелиться. И потом, что значит какая-то маленькая картинка? Много лет она доставляла мне радость, однако пришло время принести пользу. Безусловно, обладать таким замечательным домом куда важнее.
— Я с вами полностью согласен, — сказал Сэм. — Вы имеете представление, сколько она может стоить?
— Пожалуй, нет. И вряд ли сейчас подходящее время и место для ее оценки. У меня тут никаких связей, Я даже не знаю, с чего начать. Правда, тут через дорогу есть антикварная лавка, но как действовать, я не знаю.
Сэм минуту-другую молчал, потом сказал:
— Джэни
— Но уже почти Рождество, и сейчас заниматься продажей картин…
— Не обязательно делать это немедленно.
— Да и снегопад… Кстати, Сэм, вы ведь у нас застряли? Надеюсь, что так.
Он поставил кружку на стол и засмеялся. Элфрида нахмурилась.
— Что вас так рассмешило?
— Вы. Любые хозяева были бы счастливы избавиться от чужого человека.
— Я не считаю вас чужим, но, наверное, я сказала глупость. Конечно же, вам хочется вернуться в Инвернесс. И добраться до дома.
— Элфрида, дальше, чем до Инвернесса, мне некуда добираться.
— А домой?
— В настоящий момент дома у меня нет. Если не считать квартиры в Нью-Йорке. Там я жил шесть лет, но мы с женой расстались, поэтому мне пришлось вернуться в Англию и приступить к работе в Бакли.
— О, Сэм, извините.
— О чем вы?
— Ваша жена… Я не знала.
— Такое бывает.
— Но вы еще не развелись?
— Нет.
— А дети?
— Детей у нас нет.
— Родители? — выпытывала Элфрида, уже сама чувствуя, как настырно звучат ее вопросы.
— Мои родители умерли. Наш старый дом в Йоркшире продан.
— Так где же вы будете на Рождество?
— Я еще не думал об этом. Рождество на сей раз не предусмотрено. Очевидно, останусь в Инвернессе, пока не отшумит новогоднее веселье, а потом вернусь в Бакли и возьмусь за дело. Честно говоря, это на сегодня важнее всего. А семья и праздник… придется год пропустить.
— Вы должны провести Рождество с нами.
— Элфрида…
— Я говорю серьезно. Я не могу допустить, чтобы вы сидели в гостинице, в дурацком бумажном колпаке и один-одинешенек. Это глупо. Мы с Оскаром тоже не думали праздновать Рождество. Решили по-язычески отметить зимнее солнцестояние бараньей отбивной. Но затем Кэрри и Люси попросили разрешения приехать, и Оскар пошел и заказал елку. А я вот сижу тут и обдумываю, что мы будем есть. В таких делах от меня мало пользы, бекон и мандарины — все, что мне пришло в голову. Но мы можем собрать немножко остролиста и пойти застрелить индейку, или что там еще? Во всяком случае, самое главное — это люди, разве не так? Друзья, с которыми вы проводите Рождество. Не уезжайте! Нам будет весело всем вместе.
Сэм сидел и молчал. «Уж не переборщила ли я, как всегда, не выставила ли себя дурочкой?» — испугалась Элфрида и поспешила поправиться:
— Ах, Сэм, поступайте, как вам хочется. Это главное.
— Вы самая гостеприимная, самая добрая женщина на свете! — сказал он. — Знаете, как я поступлю? Я позвоню в справочную и узнаю, что творится на дорогах. Если их расчистили, я поеду в Инвернесс и не буду вас больше обременять. Вообще-то, дел у меня до чертиков. Если же дороги по-прежнему в заносах, я с огромной благодарностью приму ваше предложение.