В канун Рождества
Шрифт:
— Она… — Элфрида кашлянула. — Она здесь.
— Да, я вижу. И в одиночестве.
— Других картин у нас нет.
— Могу я снять ее?
— Конечно.
Сэр Джеймс пересек комнату, осторожно взялся за раму и снял картину так бережно, как будто это было изделие из тончайшего фарфора.
— Прелестная вещь! — Он поднес картину к лампе, что стояла на столе. — Сэр Дэвид Уилки.
— Да. Так всегда считалось.
— Портрет его родителей. Вы об этом знали? Писана, я полагаю, году в 1835-ом.
— Я не знала, что это его родители. Думала, просто милые пожилые супруги.
Наступила
Наконец он осторожно положил картину на стол.
— Как она к вам попала, миссис Фиппс?
— Это подарок. Давным-давно, тридцать лет назад, мне подарил ее друг.
— А знали ли вы, где он ее купил.
— В лавке случайных вещей, в Чичестере
— Ясно. — Сэр Джеймс кивнул. — Так я и думал.
— Я всегда… Я всегда верила… меня убедили… что это оригинал. Но я никогда не пыталась оценить ее или застраховать.
Он посмотрел на нее — в стеклах его очков сверкнули блики света от лампы — и улыбнулся обаятельной молодой улыбкой. Потом повернулся, прислонился спиной к столу и снял очки.
— Мне, правда, очень жаль, — сказал он, — но это не оригинал. Это копия.
Никто не произнес ни слова.
— Это прелестная, отлично выполненная работа, но это не оригинал.
Наконец Оскар обрел голос.
— Как вы это установили? — спросил он.
— Во-первых, картина не подписана. Согласен: стиль, тема — все говорит о том, что это Дэвид Уилки, но подписи нет. А во-вторых, я точно знаю, что это копия. Странное совпадение, но оригинал этой картины был продан на аукционе «Бутби» всего лишь год назад в нашем аукционном зале на Бонд-стрит. Он ушел к дилеру из Соединенных Штатов, который, как я думаю, выполнял заказ для какого-то музея или частного коллекционера и упорно набавлял цену. Картина была большего размера, чем ваша, миссис Фиппс, и это наводит меня на мысль, что автор копии не стремился изготовить подделку. Скорее, он скопировал картину Дэвида Уилки из уважения к знаменитому художнику, восхищаясь им. Возможно, это работа студента, стремившегося воспроизвести стиль мастера. Имитация, безусловно, превосходная: манера письма, цвет, свет — все безупречно. Замечательное произведение искусства. Если подражание это искренняя дань восхищения, остается только гадать, кто мог пожертвовать своим временем ради столь кропотливой и трудоемкой работы.
И снова в гостиной повисло молчание. Наконец Элфрида заставила себя задать роковой вопрос.
— Сколько стоит эта картина, сэр Джеймс?
— Пожалуйста, просто Джеми.
— Хорошо, Джеми. Так сколько?
— Будь это оригинал, я оценил бы ее тысяч в семьдесят пять, не меньше. Не помню точно, за какую сумму он был продан, но что-то около того.
— Ну, а если это копия?
— Примерно тысяча фунтов.
Копия, и стоит всего тысячу фунтов. Талисман Элфриды, ее страховка от нищеты и одинокого будущего! Тысяча. Как ни странно, она не так уж и расстроилась. Продавать картину нет смысла, значит, она сможет до конца жизни любоваться ею. Но если думать об Оскаре — это ужасное разочарование. Все ее планы относительно выкупа у Хьюи половины дома и обеспечения Оскару спокойной независимой жизни летят в тартарары. Все мечты пошли прахом. Она видела, как они тают, эти мечты, как их уносит прочь. Они исчезли…
В какой-то страшный момент Элфрида подумала, что сейчас разрыдается. В отчаянии она повернулась к Кэрри — та смотрела на нее, и в ее прекрасных темных глазах было сочувствие и понимание. Элфрида открыла рот, чтобы что-то сказать, но не нашла слов, и тогда Кэрри пришла ей на помощь.
— Пойду-ка я вниз и вскипячу чайник, — сказала Кэрри, — чашка горячего чая нам всем будет очень кстати.
И тут, впервые с той минуты, как он был представлен Джеми Эрскину-Эрлу, заговорил Сэм.
— Я пойду с вами, Кэрри, — сказал он. — Помогу вам.
Элфрида отлично знала, что вскипятить чайник дело нетрудное и помощь тут не нужна, но она была благодарна Сэму — он очень тактично избавил ее от своего присутствия в эти тяжкие минуты. Она была бы рада, если бы и сэр Джеймс Эрскин-Эрл тоже удалился. Он откликнулся на просьбу и пришел оценить ее маленькую картину. Не его вина, что она оказалась подделкой, но его авторитетная экспертиза все испортила. У Оскара нет теперь другого выбора, как только продать свою половину дома. Элфриду не пугало, что дом купит Сэм. Но она никак не могла примириться с тем, что Усадьба не будет принадлежать Оскару.
Кэрри и Сэм ушли, и снова воцарилась напряженная тишина. Как видно, Джеми почувствовал, сколь огорчена Элфрида, потому что снова сказал:
— Я очень сожалею.
Ее вдруг охватило раздражение: она не так себя ведет, а сэр Джеймс не то говорит.
— О, ради Бога! — сказала она. — Это ведь не ваша вина.
Осторожно, бережно он повесил картину на прежнее место. Старая леди в желтой шали благосклонно смотрела на него, а вот Элфрида не могла заставить себя последовать ее примеру.
— По крайней мере, — сказал он, — она будет продолжать доставлять вам радость.
— Она уже никогда не будет той, что была прежде.
— Тем не менее она очень дорога тебе, Элфрида, — почувствовав напряжение, вступил в разговор Оскар. — Мне стало легче оттого, что у тебя теперь нет резона расставаться с нею.
— Ах, Оскар, у меня много резонов. И это всего лишь картина. Но не продавать же ее за тысячу фунтов. Такая сумма просто смешна.
— Элфрида, все будет хорошо.
Она повернулась к ним спиной и пошла к камину, чтобы чем-то заняться, успокоиться. Взяла полено из корзины и подбросила его в огонь. Стояла и смотрела, как языки пламени лижут его.