В капкане у зверя
Шрифт:
Стас нахмурился:
— Что случилось?
Аня отступила от койки.
— Я… я могу ее убить…
— Не валяй дурака! Она и так почти мертва. Вытащи из нее уже эту хрень.
Разве не он собирался ждать Давида? Кажется, теперь они поменялись местами. Убрав прилипшие ко лбу волосы, Аня кивнула. Она сделает то, что должна. Зацепив пинцетом очередную веточку, Аня вытянула ее и отбросила на стоящий рядом поднос. Еще три. Кровь толчками полилась из раны. Две. Перед глазами потемнело. Запахи крови, пота и грязи смешались в один — страшный и парализующий. Одна. Сдерживать тошноту стало невозможным. Желчь подступила к горлу, живот скрутило спазмом, бросило в жар. Последний прутик поддавался с трудом. Если не вытащит его сейчас же, то свалится прямо на пол. Зажав между зубами губу, Аня по старой привычке потянула кожицу. Она сосредоточилась на боли и вкусе крови во рту. Металлические концы пинцета захватили ветку. Сжав пальцы с такой силой, что свело руку, Аня потянула отросток. Внезапно он выскользнул из тела Марины. Брызнул новый ручеек крови. Отбросив пинцет с острым сучком на поднос,
— Сердцебиение ускорилось.
Аня устало покачала головой. Ей нужно сесть. А лучше всего выпить что-нибудь ужасно крепкое, от чего вырубятся мозги и сотрется память.
— Ты не можешь слышать ее сердце.
Стас громко выдохнул. Выглядел он уставшим и печальным.
— Могу.
Дверь в амбулаторию отлетела в сторону, и в помещение ворвался Давид. Выглядел он… диким. Аня сжалась от страха. Его глаза тоже сверкали. Но если у Стаса это был таинственный кошачий блеск, то у Давида — невообразимые золотые переливы. В его взгляде смешалось все: и солнечный янтарь, и тягучий мед, и жидкий металл. Вокруг черных зрачков закручивались мерцающие вихри. Красиво и ужасно. Аня сдалась власти страха. Колени подогнулись, и она вцепилась в железный корпус кровати. Наконец Давид повернулся к Стасу. Тот склонил голову, прижал к плечу и попятился. Угрожающим голосом Давид прохрипел:
— Что с ней?
— Дело плохо. Когда я нашел ее, почти не дышала.
Давид сжал челюсти и пронзил Аню взглядом. Сердце едва не остановилось. Воздух не доходил до легких, теряясь где-то в горле.
— Что она здесь делает?
— Она помогла.
— Уведи ее отсюда.
Аня понимала, что говорят о ней, но не могла и рта раскрыть. Ее охватило странное оцепенение. Марина вдруг дернулась на койке и начала дрожать. Ее подбрасывало вверх и в стороны, раненые губы почернели, изо рта потекла кровь. Давид тихо по-звериному рыкнул и, прижав плечи Марины к кровати и крикнул Стасу:
— Не дай ей себя поранить!
Стас навалился на Маринины ноги. С ней творилось что-то страшное. Двое сильных мужчин с трудом удерживали хрупкое тело. Ногти удлинились, превращаясь в острые лезвия. Она бессознательно размахивала руками, пытаясь оттолкнуть Стаса и Давида. Неожиданно она попала в цель. Когти полоснули Давида по лицу, оставляя три глубоких царапины. Брызнула кровь.
— Нужно что-то крепкое, связать ее. Быстро!
Глаза Давида горели жидким золотом и пугали не меньше Марининых судорог. Аня бросилась к шкафу с инструментами. На пол упали жуткого вида щипцы, еще что-то, названия чему она не знала. В прозрачных пакетах, задвинутые в дальний угол, лежали медицинские жгуты. Может, подойдет? Койка тряслась и ходила ходуном. Аня подбежала к мужчинам, на ходу разрывая пакет. Кожа Марины посерела, разрез на груди начал чернеть и будто бы гнить. Жуткий запах растекся по амбулатории. Давид выхватил из Аниных рук жгут и начал привязывать запястья Марины к металлической спинке. Каким-то непостижимым образом ее ногти стали еще длиннее, напоминая по форме звериные когти. Бессознательно она впилась ими в руку Давида. Завороженная, Аня следила, как на смуглой коже появляются бордовые капли. Но Давид, кажется, не заметил болезненной раны. Он продолжал привязывать Марину какими-то хитрыми узлами с непроницаемым выражением лица. Прямо на глазах ее кожа начала светлеть, края жуткой раны больше не были черными. Ее когти все еще вспарывали запястье Давида. Он же не делал ни малейшей попытки убрать раненую руку.
С тихим вздохом Марина наконец вытащила когти из тела Давида. Связанные ладони расслабились. Веки задрожали, порезы на окровавленных губах затянулись, превратившись в едва заметные бледные шрамы. Рана на груди все еще выглядела страшно, но кровотечение остановилось. Стас отпустил успокоившуюся Марину и удивленно посмотрел на Аню. А вот Давид, наоборот, впился в нее бешеным взглядом и сквозь зубы проскрежетал:
— Ни слова.
О чем он говорил Аня узнавать не стала. Она чувствовала: еще немного, и сама окажется пациенткой амбулатории. Даже не пытаясь понять, свидетельницей чему стала, она прислонилась к металлическому столику. Желудок скрутил спазм. Прижав ладонь ко рту, она выбежала из амбулатории. Невидимый кулак шарил в ее теле, сжимая органы. Аня не удержалась на ногах, падая на холодную влажную росу. Но чья-то рука обхватила ее за талию и удержала. Другая ладонь ласково убрала волосы с лица. Аню вывернуло наизнанку. Она даже не пыталась сдерживать болезненные стоны. Ее трясло и бросало в жар. Тихий голос шептал что-то успокаивающее, но Аню это только раздражало. Она хотела тишины. Чтобы ей позволили упасть на землю и оставили в покое. Каждое прикосновение раздражало. Она попыталась вырваться из твердой хватки, сказать, что ей ничего не нужно, но только закашлялась от очередного спазма. Согнувшись пополам, Аня выплюнула горькую желчь. Она с трудом дышала. Хотелось пить. Распаренной кожи коснулся холодный ветер. Заставил дрожать от озноба. Теплые ладони погладили по голове. Сизый гнетущий рассвет навис над головой. Аня глотнула свежего воздуха, морщась от кислого вкуса во рту. Перед глазами снова мелькнула крупная мужская ладонь, убрала со лба волосы. Аня нахмурилась и попыталась вырваться, но ее держали крепко и уверенно.
— Тише… Ты можешь упасть.
Она опустила взгляд на руку, лежащую на ее животе, и задержала дыхание. Тыльную сторону ладони крест на крест пересекали два длинных рубца. На другой руке, поправляющей ее волосы, тоже был шрам. Он тянулся от указательного пальца к запястью. Аня снова задрожала и обернулась. Сосредоточенным серьезным взглядом на нее смотрел Стас.
ГЛАВА VIII.
Давид вглядывался в бледное лицо Марины, но сам был не здесь. Его напряженные до предела чувства сосредоточились на мире за пределами амбулатории. Он прислушивался к тому, что происходит снаружи. Принюхивался к прилетающим запахам. И пытался сохранить хрупкий контроль. Волк драл когтями кожу, рвался наружу. Он жаждал крови, насилия и обладания. Но Давид с упорством идиота сдерживал свои инстинкты. Он гнал от себя мысли о том, что ни одно животное нельзя посадить на привязь. Рано или поздно контроль будет потерян. Даже ему не совладать с этой стороной своей сущности. И тогда последствия могут быть необратимы. Он знал, что так и будет. И надеялся лишь на то, что Анна окажется настолько далеко от него в тот момент, что он сдохнет, пытаясь ее настичь. Он загонит волка до смерти, но не позволит себе нарушить им же установленные запреты. В мыслях все было легко и просто. На деле же… Давид не мог сосредоточиться на действительно важных вещах. И то, что за ней побежал Стас, а не он сам, было жалкой попыткой удержаться от искушения. Рядом с Анной должен быть он! Он и только он имеет право прикасаться к ней, успокаивать, шептать на ухо, что все в порядке и он сможет ее защитить. Давид представлял, как выдирает Стасу глотку, доказывая свое право обладать Анной. Его разрывали самые противоречивые чувства. Ненависть к себе и к ней. За то, что заставляла его испытывать подобное. За мучения, которые раньше, до встречи с ней, ему были не знакомы. Ни разу еще он столько не думал о женщине. Он вообще о них не думал! Когда были нужны, они всегда оказывались под рукой, не вызывая никаких эмоций. Просто средство снять физическое напряжение. Но сейчас все было иначе. С того самого момента, когда пошел на ее аромат в лесу, все было по-другому. Он слышал каждое слово, которое Стас шептал Анне. О том, какая она храбрая, какая молодец, что не растерялась и что теперь все будет хорошо. Ничего не будет хорошо! Вырвавшиеся наружу когти разодрали белую простынь, на которой лежала Марина. Давид попытался взять себя в руки. Но внезапная тишина снаружи не давала покоя. Чем они, черт возьми, заняты? Нельзя о них думать…
Давида всегда отличало умение сосредоточиться на ситуации, отвлечься от всего лишнего. Он легко мог отбросить ненужное, погрузившись в суть. Сейчас суть была в том, что на территории его стаи едва не произошло убийство. И в том, что Анна увидела то, что никогда не должна была увидеть. И в этом была его вина. Он допустил слабость, пошел на поводу инстинктов. Вместо того, чтобы выдворить ее из Крельска, как должен был с самого начала, он шел по ее следу, а потом едва не трахнул на старом комоде. Завтра же он избавится от нее и позаботится, чтобы информация о деревне нигде не всплыла.
Марина задышала ровнее. Давид наклонился и понюхал рану, которая все никак не затягивалась. Черные края и посеревшая кожа, ненавистный оборотням запах, воспаление и гниение… Даже ребенок знал симптомы отравления волчьим лыком. Они рождались с инстинктивным отвращением к растению. Молодняк учился распознавать запах, листья и ягоды чертова корня среди тысяч других. Ценой ошибки была мучительная смерть. Оборотень исцелялся почти от любого ранения, человеческие болезни их не страшили. Но даже одна ягода могла убить — не самая высокая цена за физическое превосходство над людьми. Избегать чертова корня было не сложно. Давид лично проследил, чтобы в лесу осталось лишь одно место, где можно найти растение. С одной стороны он обезопасил молодняк от случайностей. С другой — каждый ребенок знал, чего именно нужно опасаться. Для любого из них волчье лыко было смертельным ядом. Все части растения могли убить. И если у человека были шансы выжить даже с запоздавшей помощью, то оборотни почти всегда умирали. То, что Марина выжила, — настоящее чудо. А судя по насыщенному запаху, она получила огромную дозу яда.
Нужно сегодня же отправить кого-нибудь туда, чтобы проверили следы. Давид еще раз наклонился и принюхался, пытаясь понять, какой именно частью растения отравили Марину. Послышались и тут же затихли две пары шагов. Давид медленно повернулся. Стас смотрел на него с усталостью. Анна — с изумлением и страхом. Наверное, окончательно уверилась в том, что он сумасшедший. Давид выпрямился, достал из кармана телефон и нашел в контактах нужный номер. Он старался игнорировать волка, который гневно рычал внутри. Животному не нравилось, что Стас стоит к Анне слишком близко, что его рука нежно обхватывает ее плечи. На другом конце провода сонный голос ответил невнятное «Да?». Давид, не отрываясь следил за тем, как Стас проводит Анну к одной из кушеток и заботливо усаживает. Нужно сосредоточиться…
— Алло? Давид? Алло?
Давид не мог отвернуться. Не мог выдавить из себя ни звука. Из горла наружу рвалось только звериное рычание. Он хотел разодрать Стаса на клочки и отмыть Анну от его запаха. Наверное, Стас почувствовал его гнев. Он дернулся и медленно обернулся, встречаясь с Давидом взглядом. Не в силах сдержать желание обладать женщиной, Давид едва заметно обнажил в оскале зубы. Стас все понял. Он отодвинулся от Анны и неловко шагнул в сторону, а затем ушел, бормоча что-то о воде. Как только он оставил их с Анной вдвоем, волк немного расслабился. Но Давид вновь ощутил напряжение. Теперь постороннее присутствие его не сдерживало… Тихо застонала Марина. Проклятье! Он свихнулся к чертовой матери! Забыл обо всем. На том конце провода слышалось невнятное бормотание. Анна не отводила взгляда. На ее лице читалось отвращение. К нему. Вот, что она испытывает. Но, кажется, он сделал все, чтобы в ней преобладало именно это чувство. Разозлившись на самого себя, Давид наконец вспомнил, где находится.