В каше
Шрифт:
6.
Миша настолько долго сидел с закрытыми глазами, что запечатлённые отпечатки света, спроецированные на внутреннюю поверхность век, успели раствориться. Он погрузился во мрак однородной черноты. Но гладкость картинки не сопутствовала устройству гладкости мысли. Миша нуждался в спокойствии и надеялся, что пустота станет его помощником в поиске внутренней силы; но на деле она лишь подчеркнула половинчатые мысли, которые незавершёнными обрубками вливались в беспрерывный поток сознания.
Смирившись с поражением на пути к духовному равновесию,
Внешняя скупость местной природы поразила Мишу; пожалуй, впервые он задумался о сложностях жизни на Ближнем Востоке.
Отныне обитатели этих земель переродились в его фантазиях. Он ещё не был с ними знаком, но уже уважал их за умение жить в гармонии с тяжёлым своеобразием пустыни. Миша удивлялся, как по ходу истории им удалось не только выжить, но и в своё время отыграть ключевую роль в развитии мировой науки. К слову, схожие чувства у него вызывали коренные народности российского Севера, что лишний раз характеризовало его как любителя абстрактных параллелей.
У него даже сложилась своя мистифицированная гипотеза, в основе которой не совсем уместно для Ближнего Востока лежали понятия из всё тех же индийских религий. Из неё следовало, что нефть, которую здесь собирали с поверхности реки Евфрат ещё за пять тысяч лет до нашей эры, после индустриализации в начале ХХ века обещала стать кармическим вознаграждением местных народов за климатические издержки региона.
Но что-то пошло не так: вместо того чтобы преобразиться в зажиточные государства с населением, состоящим исключительно из беспечных счастливцев, ряд здешних стран, в том числе Ирак, страдал от жестокости военных действий.
Наконец за окном показался Багдад. Видеть столь величественный город среди безжизненной пустыни было удивительно. Со своей песочной расцветкой Багдад словно продолжал пустыню, но, используя правильные геометрические формы, возвышал победу жизни над обстоятельствами.
В аэропорту Мишу встретил лично посол России в Ираке. Первым делом, после рукопожатия, он надел на юношу бронежилет.
– Аэропорт – это самое безопасное место в Багдаде, пока бояться нечего, но мы поедем через оживлённую часть города, поэтому лучше перестраховаться, – сказал дипломат и сопроводил Мишу в бронированный внедорожник, на кузове которого сидели двое военных с автоматами в руках.
Аэропорт покидали колонной из нескольких автомобилей. Крымский и посол сидели вместе. Лишь за первый километр им довелось преодолеть контроль на более чем пяти вооружённых блокпостах, между которыми попадались весьма приличные участки с ухоженными газонами, пальмами и бьющими из-под земли фонтанами.
Вскоре стало ясно, что блокпосты размещались по городу плотной сеткой. Буквально через каждые двести метров стоял камуфлированный HUMMER с маячившими возле него вооружёнными воинами. Их досмотру подвергалась часть проезжающих авто. В первую очередь Миша подумал не о том, что эти меры предосторожности замедляют движение, а о том, насколько дорого они обходятся для бюджета самого Багдада.
Поначалу здания у дороги встречались нечасто, а те, что попадались, были увешаны полотнищами с изображениями святых сподвижников ислама, оформленными в чёрно-зелёно-красных цветах, как показалось Мише, слегка агрессивных. Местами на них появлялся мужчина, по мнению Крымского, похожий на Иисуса, ввиду наличия бороды и кровоточащей раны на лбу, словно от тернового венка. Ничего не зная об истории Ближнего Востока, Миша предположил, что это действительно Иисус – «Иса, сын Марьям», как его называют мусульмане. Спросить, так ли это на самом деле, он постеснялся.
Решив, что речь идёт о религиозной толерантности, Миша, конечно же, ошибся: на полотнищах изображался не Иисус, а внук пророка Мухаммеда – имам Хусейн. Тем не менее, от мысли о толерантности Крымскому на минуту стало спокойнее. «Не такой уж он и страшный, этот ислам, – думал он, – и нечего им людей пугать, это же единобожие, сродни нашему христианству, по сути, одна история, с весьма схожей моралью». Но спокойствие продолжалось недолго. «Какому «нашему»? – спросил он себя. – Я не христианин и не мусульманин, я самый известный атеист России, а значит, всему враг, и бояться людей верующих, преданных своей религии, мне нужно более, чем кому-либо другому».
Подобная символика также встречалась на флагах у блокпостов и билбордах вдоль дороги. При этом Мишу не покидало стойкое ощущение, что такой тип иллюстрирования он уже где-то встречал. Он покопался в своей памяти и вспомнил, где именно. В этих рисунках просматривалось что-то от ярких, почти кислотных, изображений мужественных воинов, что в его детстве попадались на наклейках-вкладышах, обёрнутых вокруг жевательных резинок.
Ехали дальше. Английские надписи на вывесках магазинов и прочих учреждений попадались крайне редко. Миша заметил, что ни на одном из домов не было адресных табличек. Здания встречались в основном невысокие, от одного до пяти этажей, и все они, как виноградной лозой, покрывались проводами.
Перегоревшие кабели здесь не убирали, а просто бросали поверх них новые. Похожую картину Миша наблюдал во время путешествия по Индии, там это выглядело весело, а здесь, напротив, грустно. Впрочем, после минутного переосмысления индийские провода в воспоминаниях Миши также утратили свою весёлость.
– Не вовремя вы к нам, Михаил Петрович, приехали, – начал беседу посол, перед этим закончив длительный телефонный разговор на арабском. – Нам, конечно, понятно, что вы человек известный, творческий, публично рассуждаете о вопросах мирового устройства, вам необходимо воочию увидеть последствия этой войны. Но не вовремя, друг мой, вы это надумали, ей-богу, не вовремя.
Мы, конечно, не можем ослушаться руководства и окажем посильное содействие в любых ваших начинаниях, – продолжал он. – Но, по правде говоря, ситуация такова, что максимум, что мы вам можем предложить на сегодняшний день, – это временное проживание в одном из отелей Green zone, тамошняя многоуровневая система защиты практически исключает возможность проникновения террористов.
Конец ознакомительного фрагмента.