В каше
Шрифт:
– Ладно, с этим ясно, оставляем как есть. В остальном тоже молодец. Вроде всё встало на свои места. Главное, теперь всем будет понятно, что потребности – это единственное благо, отпущенное нам Вселенной, которое спасает нас от бессмысленности, и нет никакого иного выхода, чем их удовлетворение. Люблю, когда всё предельно ясно, кратко, однозначно и подчинено высокоприоритетным процессам.
– Каким процессам? – переспросил Крымский.
– Высокоприоритетным, – ответил Профессор. – Но это всё ерунда, не забивай себе голову.
– Хорошо, – согласился Миша. – Что касается краткости, я тоже всегда за краткость,
– Понимаю, но не стоило. Шеф не только читать не умеет, но и слушать долго не любит.
– Как это не умеет? – удивился Крымский.
– А тебе разве не рассказали? Он же Чистодел, ему по чину не положено. Лишние знания могут притупить его кристально чистое мировосприятие. У него в камере нарочно ни одной буквы нет. Если даже где-то без умысла он узнаёт смысл написанного, то тут же забывает. В этом он особенно хорош, никто так не умеет забывать лишнюю информацию. Истинно монах!
– Вообще не умеет читать? Фантастика какая-то.
– Нет. Просто Чистодел – это эталон объективности и силы. Он свободен от догм и табу, ни к чему не привязан и ничем не обременён. Правда, в последнее время он понахватался мирских словечек, но ничего, забудет. С точки зрения всего человеческого, он даже не человек.
– А кто же?
– Высшее существо. Правящий разум. Как угодно.
Услышав такой ответ, Миша глубоко вдохнул и после долго выдыхал, ожидая, что Профессор сейчас расколется и, смеясь, раскроет себя и свою шутку, но тот молчал и даже, напротив, стал серьёзнее прежнего, что показалось Крымскому вдвойне смехотворным. Он терпеть не мог конспирологические теории, зная, что те кажутся убедительными, только пока ты не погружён в тему, но как только начинаешь изучать вопрос, конспирология позорно рушится.
– Ну, хватит вам, – сказал он. – Вся эта история с «зэками-иллюминатами» – это же смешно!
Профессор делано оторопел:
– А ты до сих пор сомневаешься в её реальности? В таком случае, скажи-ка мне, засранец, сколько тебе ещё денег дать, чтобы ты наконец поверил в серьёзность происходящего? Во молодежь алчная пошла!
Миша не ожидал, что после столь приятного начала знакомства услышит такие грубые слова в свой адрес, хоть те и были сказаны по-отечески мягко и даже с юмором. Он слегка насторожился, промолчал, но остался при своём мнении. Профессор продолжил говорить, то ли имитируя, то ли действительно выражая недовольство. Первое или второе, разобрать было сложно: в конце предложений он ёрнически улыбался, но, когда говорил, выглядел серьёзным.
– Не успел к нам присоединиться, а уже такая неприязнь к заключённым. Мы, как ты выразился, зэки, всегда были и есть самыми беспристрастными личностями на всём белом свете, потому что только мы испытывали крепость системы на себе, чувствовали её силу, теряли остатки наивности и, в конечном счёте, познали себя. Понимаешь, мы действительно познали себя, со всем нашим малодушием, недостойными поступками, сделанными в неволе под воздействием страха, а остальные люди только догадываются, кто они есть. И чаще всего эти их догадки – самонадеянные сверх всякой меры.
Простаки с гражданки думают, что, случись с ними беда, попади они в плен, тюрьму, то они будут вести себя достойно, никого не сдадут даже под пыткой… Жуть как наивно! Мы же знаем, что при необходимости сломать можно любого.
Самое главное в жизни, вот это запомни, самое главное в жизни – никогда не попадать в ситуацию, когда тебя хотят сломать.
– «Мы?» – недоверчиво переспросил Миша. Не сомневаясь, что перед ним находится бывший заключённый, он решил задать излишний вопрос ради развёрнутого ответа. – Хотите сказать, что и вы тоже сидели?
Вместо ответа Профессор принялся расшнуровывать свои ботинки. Спустя несколько мгновений он вывалил на стол босые ноги. На левой ступне тюремной тушью было набито «Пойдете за правдой», а на правой – «Сотрётесь до жопы».
– «Пойдете за правдой – сотрётесь до жопы», – озвучил увиденное Миша. – Это значит, что вы боитесь правды? – иронично спросил он, отыгрываясь за то, что ранее старик назвал его засранцем.
– Это значит, что мне не особо хотелось «зону топтать», но для карьеры пришлось, – немного повысив голос, ответил Профессор.
– Ну, хватит вам уже. Не смешно, – Миша скептически нахмурил брови. – По-вашему, для продвижения по карьерной лестнице человек обязан отсидеть, а иначе ему не получить влияния на государственную политику? Так, что ли?
Далее Профессор отвечал быстро. Миша держал темп, разговор ускорился, утратив светскую учтивость.
– А кто сказал «государственную»? – Профессор ухмыльнулся. – С чего ты вообще это взял? Бери выше!
– Я бы ещё поверил, что такое было возможно во времена расцвета тюремного мира. Но сейчас это явление отмирает. У меня дядя сидел и рассказывал, что молодые заключённые не бьют наколок, не ботают по фене, не сбрасывают в общак. Нынче «зэк» звучит не круто и даже не устрашающе. Это так глупо. Я не знаю, зачем мы вообще на это время тратим.
Миша сделал паузу. Ему показалось, что прежде он никогда ни с кем так рьяно не спорил. Профессор вздохнул:
– Не концентрируйся на форме, она может быть какой угодно, старайся понять содержание. Если ты чего-то не замечаешь – это лучшее доказательство того, что оно есть и процветает. Как только суть вещей нужно будет перепрятать, ты, как и все, начнёшь понимать, где она лежала раньше, в то время как она уже будет совсем в другом месте.
Последний довод Профессора в какой-то мере подействовал на Мишу. Нет, он не принял за правду описанную Профессором картину мира, но подумал, что ведёт себя слишком дерзко, а потому решил отказаться от поспешных выводов и вместе с тем укротить свою иронию и желание спорить.
Тем временем Профессор применил свои глаза-сканеры и считал эмоциональное состояние аспиранта. Выдержав небольшую паузу, он возобновил беседу, вернув ей прежнюю учтивость.
– Сдаётся мне, что пытливый ум Михаила Петровича узнал сегодня больше, чем ему следовало. Надеюсь, ты ещё готов говорить о делах?
– Да, конечно.
– Тогда принимай информацию. Эфир в Останкино, прайм-тайм, федеральный канал. В студии два видных маркетолога, православный священник – отец Агафон, тибетский лама, общественный деятель и ты. На твоей стороне маркетологи и общественник, но у тебя один соперник – Агафон. Лама сам завяжется. После того как священник скажет фразу: «Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским…» и так далее, вступаешь ты.