В когтях у хищника
Шрифт:
Взглянув на них, Айрис прошла мимо.
Заметив, что она удаляется, Саймон тихо сказал:
— Знаешь, Тони, ты не сердись на Айрис из-за этих таблеток. Она хотела как лучше.
Однако теперь пропавшие таблетки и беспорядок в ее комнате были ничто по сравнению с тем, что она только что услышала от Дугала Конроя.
— А, ты об этом, — рассеянно ответила Антония. — Взгляни-ка, мисс Рич снова забыла свой зонтик.
Саймон тихонько вскрикнул. Затем он засуетился, как старик:
— Ну и ну! Надо же! Это, конечно, оттого, что сейчас
— Вряд ли он ей очень нужен, — весело сказала Антония. — Лично мне показалось, что она немного того. — Улыбаясь, Антония постучала пальцем по голове. Иногда Саймон сам похож на старушку, переживает из-за пустяков, подумала она. Интересно, что бы с ним было, если бы тетя Лаура оставила все деньги ему?
Поднявшись наверх, Антония приняла ванну и переоделась в вечернее платье. Какие уж там таблетки снотворного или даже свалившееся вдруг на нее огромное состояние, если она только что поняла, что Дугал Конрой любит ее! Ей вообще теперь не надо снотворного, потому что вместо сна ей хочется постоянно думать о Дугале — о его золотистых бровях, до смешного серьезных глазах и светлой улыбке.
Ей хотелось позвонить Генриетте и сообщить:
— Я все-таки изменила вашего сына! Теперь ему нравятся рыжие волосы.
Однако, похоже, наследство повлечет за собой кучу забот. Подумать только, что у престарелой тетушки Лауры оказалось столько денег! Известно, что дядя Джо был довольно богат, но он умер двадцать пять лет тому назад, и тетя Лаура легко могла бы потратить все его сбережения на свои бесконечные странствия по свету. Видимо, она оказалась чрезвычайно бережливой. К тому же она, наверное, очень удачно вложила деньги и преумножила капитал покойного мужа. Бедная Тетя Лаура, ей пришлось навсегда успокоиться в Могиле под высохшими цветами.
Антония снова вспомнила о странных росчерках пудры на туалетном столике. Вечерело, включив свет, она еще раз взглянула на буквы. Однако теперь она различила в слое бледно-розовой пудры лишь едва заметные следы. Неужели она приняла их за буквы? Вероятно, она просто была слишком взволнованна.
Она взяла тряпку и решительно смахнула пудру. Сегодня вечером они с Дугалом найдут что-нибудь более важное, чем эти призрачные иероглифы. Она вдруг вспомнила о Гасси и поежилась.
"Дугал!" — думала она, отчаянно вызывая из памяти его милые глаза, слегка шершавую щеку и прикосновение к ее губам нежных, но настойчивых губ.
— Теперь ты моя звездочка, — прошептала она. — Не оставляй меня. — Постепенно ужасное видение о том, как залитое лунным светом море проглатывает тощее тельце перепуганного мальчишки, отступило. Чтобы подбодрить себя, Антония даже принялась мурлыкать популярную песенку, расчесывая перед зеркалом волосы и любуясь их янтарным блеском.
К обеду Айрис велела всем быть уже одетыми. Антонии оставалось как-нибудь пережить три часа. После она вернется в Хилтоп, встретится с Дугалом, и они непременно найдут то, что спрятал Гасси.
Теперь в его
Антония до последнего оставалась наверху и спустилась только тогда, когда все уже сидели за столом.
Джойс Холстед, в ярко-красном бархатном платье напоминавшая плюшевое кресло в оперном театре, увидев ее, прогремела:
— Ага! Теперь я знаю, из-за кого у Антонии блестят глазки!
— Да? — добродушно отозвался Саймон. — Из-за кого же?
— Из-за Дугала Конроя, конечно. Я их застала. Антония, ты не против, что я рассказываю?
Айрис передала Антонии стакан шерри.
— Антония! — взволновалась Айрис. — В тебя влюбился Дугал?
— Вряд ли. Он слишком благоразумен. Видите ли, — просто сказала девушка, — он не охотник за приданым.
— Боже правый, неужели вы такая богатая? — с любопытством спросила Джойс.
— Я и сама не подозревала, но, похоже, что да. Вернее, буду богатой в следующем месяце, когда мне исполнится двадцать четыре года. Я получу наследство моей тети, — объяснила она Холстедам. — Почти полмиллиона. Звучит внушительно. Честно говоря, мне даже страшновато.
— Вот это да! — выдохнула Джойс.
— Антония, но ты не должна была об этом узнать, — мрачно сказал Саймон.
— Об этом рассказал тебе Дугал Конрой? — спросила Айрис. — По-моему, это не совсем этично. Как ты считаешь, Саймон? Я имею в виду волю завещателя.
— Видите ли, — отвечала Антония, по-прежнему обращаясь к Холстедам, — у моей дорогой тетушки Лауры была забавная идея, будто неведение о размерах наследства защитит меня от искателей приданого. Однако ей никак не приходило в голову, что об этом смогут узнать другие и единственной, для кого это останется тайной, буду я. Согласитесь, что это немного неудобно.
Ральф Билей впервые за время обеда заговорил:
— Не слишком ли вы торопитесь с выводами насчет мотивов других? — Он вертел в длинных тонких пальцах бокал шерри. От волнения его лицо показалось Антонии перекошенным, нос — почти крючковатым, глаза — неестественно близко посаженными, а рот — плоским прямым шрамом.
— Не думаю, что я тороплюсь с выводами, — весело ответила она. — Для некоторых деньги — единственное утешение в жизни. Лично я считаю их просто ерундой. Я мечтаю, чтобы меня полюбили из-за меня самой.
— Не будь ребенком, — сказала Айрис. — Кто это считает деньги ерундой? Саймон, ради бога, наполни людям бокалы. Какой уж из тебя бармен! — Она потянулась за бутылкой шерри. Ее белые плечи над золотистым платьем были гладкими и узкими, как у ребенка. Уложенные короной вокруг головы волосы блестели, как раскрывшиеся почки ивы. Если бы не усталое бледное лицо и блестевшие от напряженной мысли глаза, могло показаться, что эта женщина — олицетворение ласки и нежности.
Ясно было, что разговор ей не нравился. Так же, как и Саймону. Он залпом осушил бокал, и его лицо побагровело.