В колыбели с голодной крысой
Шрифт:
Я помедлил, прежде чем ответить. Сейчас я мог бы изменить свои показания, согласиться с показаниями Уолтера. Возможно, это было бы самое лучшее. Но, не предусмотрев такого варианта с самого начала, я попал в положение, когда отступление было уже невозможно. Я не мог пойти на попятную, даже если бы и захотел.
– Ну? – спросил он.
– Уолтер более умный, чем я. Он, вероятно, не хотел, чтобы Джерри его избил.
Он обдумал сказанное мною, скривил губы и так нахмурил брови, что почти не было видно глаз. Он перебирал документы и некоторое время спустя произнес:
– Но почему она соврала? Какова была причина?
Был ли он искренен? Я следил за ним, стараясь понять, и постепенно паническое спокойствие рассеивалось, и я снова мог соображать. Наблюдая за ним, я думал: “Он просто лицемер, страдающий от комплекса вины, больше ничего. И какова будет его защитная реакция, как он сможет себя простить?"
Если я этого не сделаю, то сделает кто-нибудь другой. А человеку надо зарабатывать на жизнь.
Что все это для него означало? Я чуть не засмеялся, когда вспомнил, что минуту назад я на самом деле собирался его убить.
Он секунду смотрел на меня, затем сказал:
– Подожди здесь. Я вернусь через минуту.
Я отвернулся от него.
Он вышел, тяжело ступая, и закрыл за собой дверь. Я закурил сигарету, и у нее был отвратительный вкус. Я не спал уже не помню сколько времени, и с самого утра у меня не было ни крошки во рту. Я скорчился, но продолжал курить, с трудом ухитряясь ни о чем не думать, а докурив, положил окурок в пепельницу.
И в этот самый момент дверь открылась и вошел Уиллик.
– Вы свободны, можете идти, – с ходу объявил он. – Ваши вещи у дежурного на входе. Здесь с вами хочет поговорить репортер.
Я с любопытством взглянул на него:
– Да неужели?
– Я бы на вашем месте не стал особенно распространяться перед ней.
– Перед ней?
– Она ждет вас в офисе внизу, если вы захотите с ней говорить.
– Я бы хотел с ней поговорить.
Я был свободен. Самого страшного удалось избежать. Меня наполнила какая-то сумасшедшая радость. Чем дольше я находился под подозрением в этом здании, тем более неуправляемыми становились мои чувства и тем более сумбурными.
Уиллик что-то проворчал себе под нос и пропустил меня в коридор. Я шел за ним вниз по лестнице на первый этаж. Он указал на дверь и сказал:
– Сюда.
Я задумался над тем, что скажу ей, этой девушке-репортеру, и у меня снова резко испортилось настроение. Я начал злиться, и злость грозила перерасти в ярость. Мне хотелось сказать Уиллику на прощанье что-нибудь этакое, ехидное. Но в последний момент забыл об этом и расстался с ним, не сказав ни слова.
Глава 8
Как только я увидел ее, девушку-репортера, я сразу же узнал ее, но не мог вспомнить, где и когда с ней встречался. Ей было лет девятнадцать – двадцать, она была элегантна и красива, разве что красота ее была чуть-чуть вызывающей или чрезмерно броской. Черные волосы подстрижены коротко, по последней моде, и уложены волнами. Глаза слегка подведены. На ней был темно-синий костюм с узкой длинной юбкой и коротким жакетом поверх белой блузки. На ногах – чулки и черные туфли на высоком каблуке.
Она стояла возле окна у дальнего конца длинного деревянного стола. Кроме этого стола и простых деревянных стульев по обе его стороны, здесь никакой другой мебели не было. Когда я вошел, она обернулась и пошла мне навстречу с характерной для ее профессии холодной улыбкой. Она обошла стол и протянула мне тонкую белую руку жестом, достойным Одри Хепберн.
– Здравствуйте. Я Сондра Флейш из “Путеводной звезды”.
Моя рука застыла в воздухе.
– Флейш? Улыбка стала шире.
– Да, он мой папа. Но я не работаю у него. Я работаю в “Путеводной звезде”. И тогда я вспомнил:
– Да, ну конечно же...
Тоненькие брови поползли вверх.
– Простите? – Ее протянутая мне рука тоже застыла в воздухе.
– Вы учитесь в Монекийском колледже?
Она опять улыбнулась, но сейчас в ее улыбке сквозило удивление.
– Да. Учусь.
– Я тоже там учусь.
Улыбка погасла, и на лице отразилось разочарование.
– Вы учитесь?
– Ну, конечно, учусь. Минутку, я покажу вам свою зачетку. – Я полез было в карман, но вспомнил, что они отобрали ее у меня. – Подождите минуту, я только возьму у дежурного свой бумажник.
– Ну, что вы, – поспешно сказала она, – я верю вам на слово.
Я смотрел на нее и улыбался как дурак, затем уселся за стол.
Мне не пришло в голову связывать фамилию управляющего с Сондрой Флейш прежде всего потому, что в колледже я, в сущности, ее не знал. Она была известна тем, что вела колонку в “Индейце”, газете колледжа, поэтому приходилось не раз слышать о ней и даже встречать ее в студенческом городке. Но мы не были знакомы, потому что она водила компанию с богатыми студентами, а я с седеющими ветеранами, и наши пути никогда не пересекались.
Но теперь, при весьма странных обстоятельствах, мы в конце концов познакомились, и я смотрел на нее как на старого друга. Знакомое – весьма отдаленно – лицо возбудило во мне воспоминания о нормальном, духовном мире, который мне был близок и дорог, а Сондра олицетворяла этот мир. И сейчас я просто сидел и смотрел на нее.
По-моему, ей нравилось, что я любуюсь ею. Она снова улыбнулась уже не заученной профессиональной улыбкой, а просто тепло, по-человечески, а потом села напротив меня.
– Вы удивили меня, – сказала она. – Я не ожидала встретить соученика в нашей местной Бастилии.
– Я и сам не ожидал очутиться здесь, – сказал я. – Но какого... что, скажите, Бога ради, вы делаете здесь?
– Прохожу полугодичную практику, – сказала она. – Папа хочет, чтобы я проводила дома хотя бы часть времени, и поэтому я здесь. У меня степень магистра по журналистике, так что эти полгода стажируюсь в “Путеводной звезде”. – Она улыбнулась и пожала плечами. – Это не “Нью-Йорк тайме”, конечно, но, думаю, с этим можно повременить до окончания колледжа.