В круге света (сборник)
Шрифт:
Бабушку он, правда, все-таки причастил, но именно тогда во мне появилось понимание, насколько это важно – уметь видеть в себе грех и как легко оказаться «живым трупом».
Сегодня такое состояние души встречается сплошь и рядом, человек до последнего дня не решается на исповедь. В нашем храме, кстати, есть такие прихожане, которые годами посещают воскресные службы, слушают проповеди, но не исповедуются и не причащаются. И сколько ни напоминай – бесполезно. Но тот, кто первый раз сталкивается со священником уже на смертном одре, чаще всего не в состоянии вспоминать о грехах. Случаи, когда при таких обстоятельствах человек не только кается, но и действительно по-настоящему обращается к Богу, очень редки,
Так, одна знакомая пригласила меня причастить своего отца:
– Он всю жизнь честно работал, заботился о семье, в церковь, правда, не ходил, но нам с мамой не мешал и никогда не ругал священников. Отца парализовало, теперь он не может говорить. Надела на папу крестик, но он никак не отреагировал. Батюшка, попытайся как-нибудь до него достучаться, может, отец причастится. Жалко его без напутствия отпускать, ведь родной человек.
Анатолий, так звали умирающего, лежал на кровати в маленькой комнатке. Кровать стояла так, что лежащий на ней человек постоянно смотрел в окно. Был апрель, самое его начало, до Пасхи оставалось недели три. Шел мелкий дождь, в окошко виднелись голые мокрые ветки тополей, и иногда на них садились птицы. Но эту серую, безрадостную картинку видел я, а что видел парализованный человек, сказать не могу.
Трудно разговаривать с больным после инсульта, даже если у него и не отнялась речь, все равно он часто заходится рыданиями, я много раз это видел. Плачут даже самые вчера еще крепкие мужики, но Анатолий не плакал, а просто лежал и смотрел на меня. Видимо, способность смотреть – это единственное, что у него осталось.
Думаю, как же мне тебя, мил человек, исповедовать? И тут вспоминаю, как в романе у Дюма один из его героев, граф Монте-Кристо, разговаривал с расслабленным. Он задавал тому вопросы, и если граф попадал в точку, человек в подтверждение закрывал глаза, а если нет, то его глаза оставались открытыми.
– Анатолий, сейчас мы попробуем с вами поговорить. – И рассказал больному, как мы можем с ним пообщаться. – Вы меня понимаете?
Анатолий закрыл глаза.
– Я пришел к вам в дом, чтобы вы покаялись, а потом причастились. Вы согласны исповедаться?
Тот в подтверждение снова закрыл глаза.
– Анатолий, вы верите в Христа как в Бога, вы верите, что Он умер и воскрес ради нашего с вами спасения?
Его глаза вновь закрылись.
– Вы хотите принять Святые Дары?
– Да, – подтвердил человек.
И у нас с ним состоялся долгий, обстоятельный разговор. Только говорить приходилось мне, а ему – отвечать глазами. Наконец я прочитал над ним разрешительную молитву.
– Анатолий, сейчас будем причащаться, вам необходимо проглотить Дары. Вы в состоянии это сделать?
Мужчина часто заморгал глазами. Потом я подозвал его дочь и с ее помощью сделал все, что нужно.
После причащения разоблачаюсь и укладываю вещи в требный чемоданчик. Вдруг смотрю, правая парализованная рука больного отрывается от постели и начинает потихонечку подниматься. Пальцы руки собираются в щепоть, видно, как трудно даются ему эти движения. Но рука, еще минуту назад непослушная хозяину, двигалась. Сперва я никак не мог понять, что он задумал, а потом догадался: Анатолий хочет перекреститься. Делает это очень медленно, но правильно. Человек перекрестился парализованной рукой. Потом так же медленно взял в руку свой крестик и поднес его к губам. Он целовал крест!
Я стоял как зачарованный, у меня даже слезы навернулись. Только что на моих глазах произошло чудо.
Он лежал и смотрел в окно, но только сейчас его взгляд был совсем другим, нежели тот, что в самом начале. Он явно что-то видел, и это «что-то» его полностью захватило, и все окружающее для него вовсе перестало существовать. Я тихонько, чтобы не потревожить больного, собрался и вышел из комнаты.
Анатолий умер через три недели, это случилось на Пасху, и мы отпевали его в храме Пасхальным чином. Никто так никогда и не узнает, что он видел тогда в своем окне, но, скорее всего, что-то очень хорошее, потому что до сих пор я не могу забыть выражения его тогдашних восторженных глаз.
Как-то рассказал об Анатолии одному знакомому батюшке, тот служит у нас в областном городе.
– Как же, как же, помню похожий случай с моим соседом по дому. Был у меня сосед, много лет он проработал шофером в Норильске, а потом перебрался к нам в город. Прожил какое-то время, и вдруг обнаружили у него рак. Болезнь развивалась так быстротечно, что помочь ему уже было невозможно, и человек умирал. Когда я пришел к нему в дом, это был совсем другой человек.
Мой знакомый высох и уменьшился наполовину, пищи он уже не принимал, а изо рта у него на подушку стекала густая слюна. Бывший шофер раньше никогда не исповедовался, и я решил, что если у меня не получится его причастить, то хотя бы исповедую, но он едва уже мог говорить. Было понятно, что человек умрет со дня на день. Тогда я его спросил: «Брат, скажи, ты раскаиваешься перед Богом в своих прегрешениях? Скажи, но только искренне».
В ответ он только и смог произнести одно слово: «Каюсь».
До сих пор удивляюсь, как мне удалось тогда его причастить, но он проглотил маленькую крошечку причастия. И что ты думаешь, я приходил к нему на первой неделе Великого поста и был уверен, что через день-другой он умрет. Но он прожил все семь недель поста и скончался на Пасху. Все эти дни мой сосед не принимал пищи, откуда у него появились жизненные силы, неужели от этой маленькой частички Святых Даров? А может, причина в его единственном слове: «каюсь»? Но что же тогда вместило в себя это слово? Такое впечатление, будто Господь специально оставил моего соседа на весь срок Великого поста отпоститься за всю жизнь и выжечь из его души всю нечистоту. Не могу объяснить, что произошло с этим человеком, но то, что случилось чудо, в этом я не сомневаюсь.
Истинное покаяние творит чудеса. Только подлинного покаяния достигают единицы. Оно подразумевает полный отказ от того греховного, что еще вчера для тебя могло быть самым ценным и жизнеопределяющим, а с той минуты, когда обратился ко Христу, вдруг перестает вообще что-либо значить. Но мы, человеки, – существа гордые и не хотим меняться, нас вполне устроит, если весь окружающий мир прогнется под нас, а никак не наоборот.
Как трудно человеку признаться священнику, что ему досаждают блудные помыслы, о желании подсидеть коллегу, о том, что утащил с работы какую-нибудь ерунду, на которую в других обстоятельствах бы и не глянул, а вот стащил – и сердце греет. И не пойдет к исповеди, стыдно, ведь о нем могут подумать, что он мелочный, крохобор, блудник. Словно мы чем-то отличаемся друг от друга и каждый слеплен из особого теста.
Несколько лет назад у нас в одной из семинарий учился индонезиец. Потом его рукоположили, и он вернулся к себе на родину. Хороший батюшка, много трудится, открыл уже пять православных приходов. Когда он только стал священником, владыка благословил ему исповедовать причастников. Молодой батюшка заволновался:
– Я не так хорошо знаю русский, чтобы понять, в чем люди будут исповедоваться.
Но наши отцы его научили:
– Ты вот как делай. Понимаешь, что тебе говорят, кивай головой и повторяй: «Помоги, Господи». А когда не будешь понимать – качай головой и делай так: «Ой-е-е-ой».