В Крым на велосипедах. Сборник рассказов
Шрифт:
В той больнице я пролежал почти полгода, переболев всеми инфекционными болезнями, от которых там лечили.
В наш лагерь уже не вернулся. За те полгода моего отсутствия родители получили комнату в двухэтажном доме напротив городка студенческих общежитий “Гигант”.
В августе мама повела меня в поликлинику. В этот раз на медкомиссию к школе. Как же я мечтал стать школьником. Мне так хотелось учиться. Но, взглянув в мой “послужной список”, медики однозначно заявили, что по возрасту и состоянию здоровья учиться
И вместо школы в начале сентября меня повезли в Люботин, в тот детский санаторий, что в Гиёвке. После больницы это заведение показалось мне раем. Стояла чудесная погода. В саду санатория созревали яблоки. Там я впервые увидел, как они растут.
Прямо в санатории была лесная школа, и старшие дети с утра ходили на занятия. Я же был предоставлен самому себе и просто сидел в саду, наблюдая за жизнью муравьев. Это было так интересно.
А после обеда и тихого часа нас строем приводили на поляну у леса, и ребята играли в подвижные игры, а я сидел под своим дубом у огромной авиационной бомбы, наполовину ушедшей в грунт.
Я собирал желуди, делал из них игрушки и размещал в пещерах, отрытых прямо под бомбой с помощью небольшого осколка от снаряда, используемого вместо лопаты. Вскоре у меня уже был целый городок, в котором жили мои желудевые человечки.
Иногда подходили ребята, с интересом разглядывали поделки, но все, как один, презрительно бросали одно и то же:
– Ну, ладно. Играй, малявка, в свои куклы, – и убегали гонять мяч.
Та воспитательница была первым человеком, с которым разговаривал часами. Похоже, и ей было интересно не только говорить со мной, но и играть в моих человечков.
Тогда она казалась мне взрослой женщиной. Но, пытаясь вспомнить наши разговоры и ее поведение в общении со мной и другими детьми, думаю, что ей было лет семнадцать-восемнадцать, не больше. Уже на следующий день она дала мне немного цветной бумаги и “золота”, как мы тогда называли конфетную обертку из фольги. А после обеда мы уже вместе украшали моих человечков.
Мне нужны были веточки. Те, что были рядом, уже давно собрал и пустил в дело.
– Можно схожу в лес за веточками? – спросил как-то воспитательницу, потому что ходить в лес нам категорически запрещали.
– Туда нельзя, Толик. Ты же знаешь, – ответила она.
– Почему? Я с краешка. Только веточек наберу. Здесь их уже совсем не осталось.
– Ладно. Пойдем вместе, – согласилась девушка, – С краешка можно.
Мы подошли к лесу, и я начал собирать подходящие веточки. Теперь мне стало понятно, почему нас сюда не пускали – здесь все было изрыто глубокими ямами, повсюду валялся какой-то хлам.
– Что это? – спросил воспитательницу, показав на непонятное сооружение, похожее на разрушенный дом.
– Сама не знаю, – честно ответила она, – В войну здесь шли жуткие бои. А когда немцев отогнали, все так и осталось. На опушке, еще туда-сюда, а дальше в лес ходить опасно. Там, говорят, до сих пор не разминировали. Ладно, пойдем отсюда, – заторопилась она уйти из этого страшного места.
В тот самый день мы, как всегда, строем вышли на поляну, но команды “разойдись” не было. А мы вдруг быстрым шагом двинулись дальше – в сторону леса. Когда наш отряд проходил мимо моего дуба, увидел, что обе наши воспитательницы и несколько ребят из старшего отряда палками растаскивают горящие головешки из костра, который кто-то развел прямо под моей бомбой.
– Горячая. Того гляди, рванет, – сказал один из ребят, потрогав металл.
– Бегом в лес! Там окопы! – крикнула воспитательница, и все вдруг побежали в сторону леса.
Я бежал последним. Меня подхватила за руку и потащила за собой воспитательница:
– Давай, Толик, поднажми. Еще немного, – подбадривала она меня, – Да что они, с ума сошли? – вдруг вскрикнула она и остановилась.
Я оглянулся. У бомбы суетились несколько деревенских ребят, которые уже собрали разбросанные головешки, и погашенный, было, костер разгорелся с новой силой.
– Беги в окопы! – крикнула мне девушка и бросилась назад к костру.
Я остановился, но, заметив это, другая воспитательница тут же крикнула:
– Толик-Толик, бегом, не отставай!
Я побежал, поминутно оглядываясь. А моя воспитательница уже разгоняла ребят палкой и снова пыталась погасить костер. Ребята ее не слушались и мешали.
Я уже почти добежал до спасительного леса, когда, оглянувшись, вдруг увидел взметнувшийся ввысь огромный столб земли, в котором исчез мой дуб и все, кто были под ним. Дрогнула земля, что-то толкнуло в спину и ударило по ушам. Я упал в какую-то яму и на мгновение оглох. Тут же выскочил из нее, не обращая внимания на разбитые коленки, с криком отчаяния побежал назад к дубу. Но его уже не было. И не было никого, кто секунды назад воевал с костром, полыхавшим под смертоносной бомбой.
А меня уже обогнали ребята, которые тоже бежали на место трагедии и кричали от ужаса, как и я. Внезапно споткнулся и упал. Оглянувшись, увидел в траве окровавленную руку.
Очнулся уже на койке в палате:
– Рука, – тихо сказал доктору, который сидел рядом и смотрел на меня, – Там рука, – повторил ему еще раз.
– Нет там никакой руки, – спокойно ответил он, – Тебе это приснилось, Толик. Посмотри, где ты видишь руку?
Я оглянулся. В палате действительно никого, кроме нас с доктором, не было.
– Она там, у дерева, где бомба, – настаивал я.
– Тебе это приснилось, Толик. И рука, и бомба, – повторил доктор.
Но болели разбитые коленки и впервые в жизни скорбно ныла душа.
– А где моя воспитательница? Она была у бомбы, когда она бахнула, – заплакал я.
– Воспитательница играет с ребятами, – сказал доктор.
– Значит, она жива? – обрадовался я.
– Ну, конечно. Поправишься, и снова пойдешь к ребятам.
– А мое дерево на месте?
– Куда же оно денется. Конечно, на месте.