В Курляндском котле
Шрифт:
Оказалось, что наша «база» от места нашего ночлега была совсем близко. Утром мы быстро разыскали ее. Покончив с холодным завтраком и надев маскировочные халаты, мы разошлись: Зубровин, Агеев и Колтунов на поиски Аустры, Озолс и я в разведку, к шоссе.
…Более часа мы, обходя хутора, пробирались к шоссе. На лесной дороге подслушали разговор двух крестьян.
— В Сабиле едут, — сказал Озолс, когда умолкло дребезжание телеги.
Развернули карту и разыскали Сабиле.
— Надо полагать, — указал я на одну из лесных дорог, — что мы находимся недалеко от шоссе, которое
Подыскали «наблюдательный пункт» и стали следить за движением по шоссе. Мы тщательно отмечали число машин, грузы, какие они везли. За работой время прошло незаметно. На обратном пути мы установили более скрытые подступы к «наблюдательному пункту», — нужно пройти через болотце.
Первый шаг в нашей работе был сделан.
Радость охватила нас, когда, приближаясь к своей базе, мы увидели на поляне не три, а четыре фигуры с накинутыми на головы плащ-палатками. Мы ускорили шаги. Озолс бросился даже бежать, разбрызгивая воду лесных луж.
— Я так и думал, я так и знал, что она найдется! Не может такая девушка погибнуть! — говорил он.
Но нам пришлось разочароваться. Вместо Аустры мы увидели кислую морду захваченного нашими «языка».
«Язык» — обер-ефрейтор из дивизии «Норд». По пути в Кулдыгу он оставил машину на хуторе и отправился поохотиться на диких кабанов и попал в руки «охотников». Он рассказал о бегстве гитлеровских войск из Риги.
Вечером Зубровин и Колтунов дежурили на «наблюдательном пункте», их сменили Агеев и Озолс. Теперь мы располагали сведениями о движении по шоссе вражеских войск и техники.
ВЫХОД ИЗ ЛЕСУ
Утром все были в лагере. Я должен связаться с Большой землей.
Агеев и Колтунов разбрасывают антенны. Колтунов старается забросить конец провода повыше, но тот под тяжестью изоляторов соскальзывает с верхних веток.
— Не надо, Ефим, пусть лежит на кустах, — остановил я Колтунова, закончив шифровку телеграммы.
— Антенна всего на метр от земли? — удивленно взглянул на меня Озолс.
За меня ответил Зубровин:
— Нас всегда слышали, когда антенны разбросаны были низко. Это уже испытано.
Я присел к аппарату и сделал вызов — первый вызов после приземления.
Агеев отошел шагов на двадцать, снял кепку и, нахмурив брови, застыл. Он слушал.
Среди хаоса звуков, носящихся в эфире, различаю ответный сигнал.
— Все в порядке! — говорю я, успокаивая товарищей.
Около получаса я передавал сообщение о переброске из-под Тукумса в сторону Кулдыги трехсот машин с солдатами, данные, полученные от «языка», указал наше местонахождение, сказал о том, что Аустры нет с нами. Потом запаковал радиостанцию и спрятал ее под корнями огромной сосны, старательно замаскировав мхом.
На том месте, где я работал, Агеев подобрал: обрывки бумаги, нитку от парашютной стропы, — все это он сжег. Агеев следил за порядком всюду, но особенно в лагере, где мы проживали, и на «наблюдательных пунктах». Так и должно быть. От него часто доставалось Колтунову за то, что тот забывал прятать окурки.
После приземления мы еще ни разу не разжигали костра. Ели размоченные сухари с маслом и колбасой, воду для питья брали в ручье.
— Нам необходимо точнее узнать обстановку в этом районе, — прохаживаясь по тропе, говорил Зубровин, — узнать настроение местных жителей. Сейчас я, Костя и Виктор пойдем на хутор. У нас есть три комплекта немецкого обмундирования, его мы используем. Ефим и ты, Алексей, отправитесь к шоссе, будете наблюдать за движением.
— Закурим, товарищи, и присядем перед дорогой, — предложил Агеев, когда мы — трое — переоделись в немецкую форму и были готовы к выходу.
Покурили. Договорились о месте встречи на случай боя.
— Всего хорошего, товарищи!
— И вам также!
Расставшись с Колтуновым и Агеевым, мы скоро вышли на лесную дорожку. По обеим сторонам ее зеленой стеной возвышались высокие, стройные сосны.
Но любоваться красотой леса долго не пришлось. На повороте шедший впереди Озолс отпрянул в сторону и негромко сказал:
— Гитлеровец! — Зубровин подал команду:
— Не обращать внимания!
Надвинув на лоб фуражку, Зубровин уверенно шагал вперед. Мы последовали его примеру.
Впереди, в стороне от дороги, стоял высокий человек в кожаном комбинезоне с трехствольным ружьем. Должно быть, он охотился на коз. Увидев нас, он вздрогнул, встал «смирно» и приветствуя, поднял руку. «Крикнуть бы сейчас „хенде хох“ этому охотнику», — подумал я. Но приказ есть приказ, мы молча ответили на приветствие и прошли дальше.
Перед нами, неподалеку от леса, хутор: дом сарай, баня. Вдали виднеются постройки другого хутора.
— Зайдем! — сказал Зубровин.
У крыльца стояли ведра и бидон. Лохматый пес поднялся навстречу и, не лая, завилял хвостом.
Костя Озолс постучал в дверь.
Вышел хозяин, толстяк, с засученными по локоть рукавами. Его лицо выражало беспокойство. Он молча пропустил нас в сени.
В комнате находились две женщины — пожилая и молодая; за юбку молодой держался мальчик трех-четырех лет.
— Гутен таг!.. [1] Свейки!.. [2]
Женщины холодно ответили на приветствие, а молодая с явной неприязнью посмотрела на рыжеватого Зубровина и быстро вышла в другую комнату.
Зубровин спросил по-немецки у крестьянина, как идет жизнь, побьем ли большевиков?
Хозяин молча развел руками.
— Он не понимает по-немецки, — пояснил Озолс.
— А по-русски?
— Понимаю.
— Тогда можно и по-русски, — усмехнулся Зубровин.
1
Гутен таг — добрый день (нем.)
2
Свейки — здравствуйте (лат.)