В Курляндском котле
Шрифт:
Командир и я плохо владели немецким языком, что сейчас ставило нас в неловкое положение. Находясь в тылу противника, как я ругал себя за то, что когда-то в школе на уроках немецкого языка решал шахматные задачи…
— Побьете или не побьете — вам виднее, господа, — ответил крестьянин на вопрос Зубровина. — Фронта у нас было не слышно, а теперь гремит, — показал он в сторону.
Он хотел сказать еще что-то, но стоявшая рядом с ним пожилая женщина в стареньком синем платье, видимо, жена хозяина, дернула мужа за рубаху.
Я подошел к этажерке, стоявшей в углу. На полках было около десятка книг. Достал одну; мне попалась хрестоматия по литературе. Раскрыв ее, увидел портрет Александра Сергеевича Пушкина и под ним стихотворение «Памятник» на латышском языке. Перелистывая книгу, я встретил тут имена Гоголя, Толстого, Горького. Здесь были стихи Яна Райниса, латышского поэта-революционера, стихи Тараса Шевченко. Год издания хрестоматии был 1941. На первой странице я нашел подпись владелицы этой книги — ученицы 7 класса Ады Meльдер.
Я показал хрестоматию подошедшему ко мне Зубровину, тот усмехнулся.
— Вот как, — тихо сказал он и, кивнув головой, будто соглашаясь с чем-то, повернулся к разговаривавшим Озолсу и хозяину.
— Что вам во мне понравилось? — нахмурившись, строго спрашивал Озолс. — Скажите, что вам шепнула сейчас жена?
— Она говорит, что вы похожи на тех, что с неба падают, — ответил крестьянин и посмотрел на Зубровина, потом на меня.
— А как вы думаете? — спросил, вмешавшись в разговор, Зубровин.
— Как я думаю, — начал крестьянин. — Думаю, она права. Видно вас, какую форму вы ни надевайте. Я сам был на войне и кое в чем разбираюсь. Пришли вы и даже в дверь постучали. Гитлеровцы так не поступают, идут без разрешения.
— Пусть будет по-вашему, если вам нравится, — сказал Зубровин, видя, что продолжать выдавать себя за немцев далее бесполезно.
— Кто это — Ада? — спросил я, показывая хозяину хрестоматию.
— Ада… дочь. Она, еще когда русские были за Псковом, поехала к брату в Алуксненский уезд. Теперь там уже три месяца нет немцев.
Появилась хозяйка с угощением. Она рассказала, что позавчера вечером «лесные коты» (искатели партизан) заметили четырех парашютистов, выбросившихся из советского самолета. Вчера с утра искали парашютистов, но не нашли. «Лесные коты» боятся прихода Советской Армии. Волостное начальство уже собрало свои пожитки и ожидает сигнала эвакуироваться в Германию. Почта и телеграф почти прекратили работу. Со дня на день здесь ожидают прихода советских войск.
Мы рассказали крестьянам о последних событиях на фронте и, простившись, вышли из дома.
Молодая женщину — невестка хозяина, держа на руках сынишку, вышла нас проводить. Она сказала, что муж ее с 1941 года находится на советской стороне фронта. Она приветливо улыбнулась Зубровину, которого сначала приняла за врага.
— Надо нам, ребята, поменьше
Толстый Костя Озолс довольно улыбался.
Поздним вечером по просьбе Агеева Колтунов рассказывал о демонстрации в его родном городе Мустве в день провозглашения в Эстонии Советской власти и воссоединения Эстонии с Советским Союзом.
— Да-да… — говорил Колтунов. — Народу было на улице в тот день — сила; кажется, и в городе столько нет жителей. Красные флаги, песни… Сосед мой портреты Ленина и Сталина вынес. Двадцать лет их хранил он, прятал от полиции. И я с нашими ребятами-каменщиками шагал под знаменем!
— А буржуазия? Буржуазия, как себя чувствовала? — любопытствовал Агеев.
— Буржуазия? Окна закрывала, чтобы не видеть.
А СТОЯТЬ НАДО…
После освобождения нашими войсками Риги поток вражеских войск и техники покатился на запад, к Кулдыге, затем к портам Лиепая и Вентелилс. В районе Лиепаи шли бои. Отрезанная группировка врага пыталась выйти из «котла», прорваться в Восточную Пруссию. Но это гитлеровцам не удавалось.
В эти дни движение по дорогам особенно усилилось; мы дежурили у шоссе круглые сутки. Приходилось по два раза в день передавать в штаб фронта радиограммы о движении противника.
Вечером на ночное дежурство отправились Костя Озолс и я.
Разостлав на земле плащ-палатку, мы уселись среди молодых елочек. Отсюда до дороги раскинулась широкая поляна с вихлявшим по ней ручейком. Русло ручейка можно было определить по росшим на его берегах кустам ивы. По ту сторону шоссе леса не было, и силуэты движущихся машин отчетливо виднелись в сумерках.
Часа через три, как мы начали наблюдение, поток машин на шоссе стал почти сплошным. Чтобы удобнее наблюдать, мы решили перебраться ближе к шоссе, спрятавшись там в ивовых кустах.
Только мы успели переползти и выбрать место для наблюдения, как на шоссе загрохотали колеса орудий. Озолс отмечал палочками на бумаге количество проходящих пушек.
Но вот потянулся обоз. Солдаты уныло пели песню, один из них подыгрывал на губной гармошке мелодию.
— Вот нам и концерт, Виктор, даже бесплатный, — прошептал Озолс.
Вдруг с передней повозки раздалась команда.
Обоз остановился. Солдаты начали располагаться на отдых около шоссе, вблизи нас. Оставаться на месте и ждать, пока они уйдут, — рискованно. Мы не знали, сколько времени обозники будут стоять. Как на зло, на небе появилась луна. Отходить к лесу надо по залитой лунным светом поляне.
Озолс показал на автомат.
Верно, я понимаю его. Отсюда удобно полоснуть по обозникам, но тогда мы выдали бы присутствие нашей группы в этом районе и провалили наблюдение за шоссе…