В лабиринтах романа-загадки

Котова Мария Александровна

204. …и никогда не позволял себе, как любил выражаться ключик, «колебать мировые струны». — Ср. в воспоминаниях К., записанных М. О. Чудаковой: «Мы были против нэпа — Олеша, я, Багрицкий. А он мог быть и за нэп. Мог <…> Вообще он не хотел колебать эти струны (это Олеша говорил — „Не надо колебать мировые струны“)» (Чудакова 1988. С. 239). Возможный источник этой фразы Ю. Олеши — знаменитый «мировой оркестр» Ал. Блока (подсказано нам Н. А. Богомоловым).

205. В нем было что-то неуловимо провинциальное. — Ср. с замечанием М. О. Чудаковой, не в последнюю очередь относящимся именно к К.: «Здесь <в покупке Булгаковыми будуарной мебели, не подходившей для его комнаты. — Коммент.> узнается тот легкий налет безвкусицы, который настойчиво

подчеркивается многими мемуаристами, — правда, как правило, недоброжелательными. Москвичи охотно видят в этом провинциализм (любопытно, что особенно — те из москвичей, которые сами приехали из провинции одновременно с Булгаковым)» (Чудакова 1988. С. 212). Будущий автор «Дней Турбиных» приехал в Москву из Киева в конце сентября 1921 г.

206. Впоследствии оказалось, что все это было лишь защитной маской втайне очень честолюбивого, влюбчивого и легкоранимого художника, в душе которого бушевали незримые страсти. — Ранимость М. Булгакова отмечалась, например, его второй женой, Л. Е. Белозерской, которая однажды обидела писателя насмешками над его обувью (См.: Белозерская Л. Е. // О Булгакове. С. 193–194).

207. Может быть, и Чехов, приехавший в Москву из Таганрога, мог показаться провинциалом. — Антон Павлович Чехов приехал в Москву в 1879 г. В разговорах с М. О. Чудаковой К. тоже отметил, что М. Булгаков «с виду был похож на Чехова» (Чудакова 1988. С. 239). Ср. также в статье об авторе «Мастера и Маргариты», которую К. читал: «Булгакову как бы пришлось повторить судьбу Антоши Чехонте» (Лакшин В. Я. О прозе Михаила Булгакова и о нем самом // Булгаков М. А. Избранная проза. М., 1966. С.8).

208. Впоследствии, когда синеглазый прославился и на некоторое время разбогател. — Широкая известность пришла к М. Булгакову после публикации его повести «Дьяволиада» в 1924 г. В отзыве на 4 кн. альманаха «Недра» рецензент, поставивший на 1-е место в альманахе повесть А. Серафимовича «Железный поток», так отозвался о новом произведении Булгакова: «И совсем устарелой по теме (сатира на советскую канцелярию) является „Дьяволиада“ М. Булгакова, повесть-гротеск, правда, написанная живо и с большим юмором» (Звезда. 1924. № 3. С. 311). Ср. также в отзыве Е. И. Замятина, помещенном в № 2 «Русского современника» (1924 г.), где, наоборот, с нескрываемой иронией говорится о «Железном потоке» Серафимовича и высоко оценивается булгаковский «верный инстинкт в выборе композиционной установки: фантастика, корнями врастающая в быт» (Цит. по: Булгаков. С. 664). В 1925 г. сначала в журнале «Красная панорама», а затем в 6 кн. альманаха «Недра» была напечатана повесть Булгакова «Роковые яйца». 5.10.1926 г. состоялась премьера пьесы Булгакова «Дни Турбиных» во МХАТе, а 28.10.1926 г. — пьесы «Зойкина квартира» в Театре им. Е. Б. Вахтангова. Э. Л. Миндлин: «…на время — но только на недолгое время, пока „Дни Турбиных“ еще не были сняты с репертуара, — положение Булгакова изменилось. Он мог позволить себе уже не писать фельетон за фельетоном чуть ли не каждый день <…> Появились деньги — он сам говорил, что иногда даже не знает, что делать с ними» (Миндлин. С. 151–152).

209.<Синеглазый> в один прекрасный день вставил в глаз монокль. — Монокль М. Булгаков приобрел 13 сентября 1926 г., незадолго до премьеры «Дней Турбиных» (См.: Чудакова 1988. С. 214). В этом монокле автор пьесы сфотографировался, а фотографии потом дарил друзьям и знакомым, которые были буквально ошарашены такой покупкой. Вскоре появилась карикатура Кукрыниксов, на которой Булгаков также был изображен в монокле (См. ее воспроизведение: Чудакова 1988. С. 269). См. также у А. И. Эрлиха: «Однажды в комнату „Четвертой полосы“ <газеты „Гудок“. — Коммент.> занесена была странная весть: в витрине художественного ателье на Кузнецком мосту выставлен некий портрет — новый, прежде его не было… Если бы не монокль с тесемкой, не аристократическая осанка в повороте головы, не легкая надменная гримаса левой половины лица <…> можно было бы побиться об заклад, что это <…> Булгаков! <…> Не помню, кто из нас заметил тогда: — Какой экспонат! <…> Находка. Лучшее украшение для нашей выставки, — последовало разъяснение. — Купим? Один экземпляр в „Сопли и вопли“ <стенная „гудковская“ газета всевозможных курьезов. — Коммент.>. Так мы и сделали <…> бывший врач и нынешний литератор, скромный труженик <…> и вдруг эта карикатурная стекляшка с тесемкой!.. В предательскую минуту, слишком упоенный собственным успехом, он потерял чувство юмора, так

глубоко ему свойственное… Как могло случиться, что он не заметил, не почувствовал всей смехотворности своей негаданной барственной претензии? Однажды он зашел в комнату „Четвертой полосы“ и тотчас увидел собственный портрет среди прочих подробностей нашей веселой выставки. Была долгая пауза. Потом он обернулся, вопросительно оглядел всех нас и вдруг расхохотался.

— Подписи не хватает, — сказал он. — Объявить конкурс на лучшую подпись к этому портрету!.. Где достали? У Наппельбаума?

Мы никогда больше не видели его с моноклем» (Эрлих. С. 74–76). Ср. также у М. О. Чудаковой: «Об этом монокле Катаев упоминал и ранее — в одной из наших бесед в июле 1976 года в Переделкине еще до того, как им была задумана и начата повесть: „Он стал совершенно другой! Абсолютно! Появился монокль, ботинки с прюнелевым верхом“; затем — в ноябре 1977 года: „Я говорю: „Что такое? Миша! Вы что, с ума сошли?“ Он говорит: а что? Монокль — это очень хорошо!“» (Чудакова 1988. С. 214).

210. …и женился на некой Белосельской-Белозерской, прозванной ядовитыми авторами «Двенадцати стульев» «княгиней Белорусско-Балтийской». — Ср. в «Двенадцати стульях» И. Ильфа и Е. Петрова: «Княгиня Белорусско-Балтийская, последняя пассия графа, была безутешна» (Двенадцать стульев. С. 142). Т. Н. Булгакова (Лаппа) и М. Булгаков разошлись в апреле 1924 г. В ноябре Булгаков окончательно ушел от своей первой жены и поселился с Любовью Евгеньевной Белозерской (1895–1987) сначала в школе, где преподавала Н. А. Земская (См.: Письма. С. 97), а с осени 1924 г. — в доме № 9 по Обухову (Чистому) переулку (См.: Чудакова 1988. С. 240–241). Свой брак с Л. Е. Белозерской Булгаков зарегистрировал 30 апреля 1925 г. (Там же. С. 250). Подробнее об этом периоде жизни писателя см. также: Белозерская-Булгакова Л. Е. Воспоминания. М., 1989. С. 87–192.

211. Синеглазый называл ее весьма великосветски на английский лад Наши. — Л. Е. Белозерская вспоминала, что у нее было много прозвищ, придуманных Булгаковым: Топсон, Любанга, Любан, Любаня (См.: Письма. С. 133, 134, 180), однако прозвище «Напси» нам не встречалось ни в письмах М. Булгакова, ни в его дневнике, ни в мемуарах об авторе «Белой гвардии».

212. …нас сблизила с синеглазым страстная любовь к Гоголю, которого мы, как южане, считали своим, полтавским, даже как бы отчасти родственником, а также повальное увлечение Гофманом. — Ср., например, у Е. А. Земской: «Любимым писателем Михаила Афанасьевича был Гоголь» (Земская Е. А. // О Булгакове. С. 57), С. А. Ермолинского: «Особой любовью он любил Гоголя» (Там же. С. 458), а также — в письме самого М. Булгакова к В. В. Вересаеву от 2.8.1933 г.: «…просидел две ночи над Вашим Гоголем <над книгой Вересаева „Гоголь в жизни“. — Коммент.>. Боже! Какая фигура! Какая личность!» (Письма. С. 262). О влиянии Э.-Т.-А. Гофмана на раннюю прозу К. см., например, в рецензии В. Красильникова на сборник катаевских рассказов «Бездельник Эдуард» (Печать и революция. 1925. № 5–6. С. 521–522).

213. …то, что тогда называлось «гримасами нэпа». — Ср. с заглавием рассказа М. Зощенко «Гримасы нэпа», напечатанного в 38 номере журнала «Бегемот» за 1927 г. Ср. также в предисловии К. М. Симонова к избранным произведениям М. Булгакова о «среде 20-х годов, с ее, как тогда говорили, „отрыжками нэпа“» (Симонов К. О трех романах Михаила Булгакова // Булгаков М. А. Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. М., 1973. С. 9).

214. Это он пустил в ход словечко «гофманиада». — Это словцо нередко встречается в воспоминаниях современников о писателе. Ср., например, у К. Г. Паустовского: «Гофманиада сопутствовала Булгакову всю его жизнь» (Паустовский К. Г. // О Булгакове. С. 106) и у С. А. Ермолинского: «Своеобразная гофманиада разыгрывалась перед читателем» (Ермолинский С. // Там же. С. 434). В альбоме, составленным А. Е. Крученых и посвященном Ю. Олеше, кто-то из друзей автора «Зависти» приписал слово «гофмани<а>да» рядом со строками вырезанного из журнала и вклеенного в альбом стихотворения Олеши «В цирке»: «…О, волшебная минута! // Это детство… // Это сон… // Музыкант трубой опутан // Флейтой черною пронзен! // Тут действительность исчезла // Скажем снова: это — сон! // Марш, как слон, ломает кресла, // Вальс летает, как серсо! // Где найдешь такие краски? // Недоступная уму // Ходит лошадь в полумаске — // Неизвестно // Почему!» (РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 1. Ед. хр. 21. Л. 14).