В лабиринтах романа-загадки
Шрифт:
58. Он первый из нас, левантинцев, ушел в ту страну, откуда нет возврата, нет возврата… — Левантинцев — то есть потомков европейцев, смешавшихся с сирийскими и ливанскими арабами. В данном случае К. шутливо называет левантинцами одесситов. Ср. в статье В. Б. Шкловского «Юго-Запад» (1933) об Одессе: «Город, когда-то бывший городом анекдотов, город русских левантинцев <…> Одесские левантинцы — люди культуры Средиземного моря — были, конечно, западниками» (Шкловский. С. 471, 472). Ср. также у К. Г. Паустовского: «У нас в Советском Союзе есть свои „левантийцы“. Это „черноморцы“ — <…> люди <…> жизнерадостные, насмешливые, смелые и влюбленные без памяти в свое Черное море» (Паустовский К. Г. Золотая роза // Паустовский К. Г. Повести. М., 1980. С. 647–648).
59. Раз уж я заговорил о птицелове, то не могу не вспомнить тот день, когда я познакомил его с королевичем. — Сергеем Александровичем Есениным (1895–1925). Достоверность некоторых страниц «АМВ», посвященных взаимоотношениям К. с этим поэтом, весьма сомнительна. Создается впечатление, что их шапочное знакомство под пером мемуариста сознательно преображено в закадычную дружбу. Ср., например, с не подтвердившимся (в чем будет иметь возможность убедиться читатель этого комментария) предположением Е. А. Евтушенко: «Может быть, <…> история его <К. — Коммент.> драки с Есениным, когда они катились по лестнице из квартиры Асеева, <…> есть плод безудержно щедрой фантазии?» (Литературная газета. 1997. 12 февраля. С. 13).
60. Кажется, они — птицелов и королевич — понравились друг другу. — О восприятии С. Есениным поэзии Э. Багрицкого см. в мемуарах В. Б. Шкловского: «Это было на углу Тверской и Леонтьевского переулка. Сюда нас привел с улицы Есенин. Есенин был с молодым, похожим на него, белокурым человеком <Багрицким. — Коммент.>. Тот был повыше Есенина и с таким же, как будто уже налитым водою, бледным лицом. Багрицкий читал „Стихи о соловье и поэте“ <…> Есенин не слушал, не принимал» (Шкловский В. Б. // О Багрицком 1936. С. 295).
61. Разговорившись, мы подошли к памятнику Пушкину и уселись на бронзовые цепи, низко окружавшие памятник, который в то время еще стоял на своем законном месте, в голове Тверского бульвара, лицом к необыкновенно изящному Страстному монастырю нежно-сиреневого цвета, который удивительно подходил к его маленьким золотым луковкам. — Памятник А. С. Пушкину был открыт в начале Тверского бульвара в 1880 г. (скульптор А. Опекушин, архитектор И. Богомолов). На том месте, где сейчас находится Пушкинская площадь, в 1646 г. была построена церковь Страстной Богоматери (в церкви находилась икона Богородицы, где были изображены также орудия, которыми мучили Христа). В 1654 г. был основан Страстной монастырь. В 1937 г. он был снесен, а площадь переименована из Страстной в Пушкинскую в связи со 100-летием со дня гибели поэта. В 1950 г. здесь было закончено устройство сквера, и на площади был установлен перенесенный с Тверского бульвара памятник Пушкину.
62. Недаром же Командор написал, обращаясь к Александру Сергеевичу: «На Тверском бульваре очень к вам привыкли». — Из ст-ния В. Маяковского «Юбилейное» (1924).
63. Желая поднять птицелова в глазах знаменитого королевича, я сказал, что птицелов настолько владеет стихотворной техникой, что может, не отрывая карандаша от бумаги, написать настоящий классический сонет на любую заданную тему <…>
Птицелов взял у королевича карандаш и на обложке толстого журнала «Современник», который был у меня в руках, написал «Сонет Пушкину» по всем правилам: пятистопным ямбом с цезурой на второй стопе <…> Что он там написал — не помню.
Королевич завистливо нахмурился и сказал, что он тоже может написать экспромтом сонет на ту же тему. Он долго думал, даже слегка порозовел, а потом наковырял на обложке журнала несколько строчек.
— Сонет? — подозрительно спросил птицелов.
— Сонет, — запальчиво сказал королевич и прочитал вслух следующее стихотворение: — Пил я водку, пил я виски, только жаль, без вас, Быстрицкий! Мне не нужно адов, раев, лишь бы Валя жил Катаев. Потому нам близок Саша, что судьба его как наша. — Ср. в воспоминаниях И. А. Рахтанова о том, как Э. Багрицкий «в пятнадцать минут», на пари, должен был придумать стихотворение о медведе для детей. «Пари было выиграно» (Рахтанов И. Рассказы по памяти. М., 1960. С. 112–113). Свой вариант ст-ния о медведе (соревнуясь с Багрицким?) сочинил и Ю. Олеша, горделиво констатировавший в альбоме, составленном А. Е. Крученых: «Медведь. Сонет на заданную тему, написанный в 12 минут (честное слово!)» (РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 20. Л. 69). Приведем здесь текст этого сонета Олеши по автографу (РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 390. Л. 24):
МЕДВЕДЬ (ЭКСПРОМТ-ШУТКА) сонет Его лицо, как бронза или медь — Сожженное морозом, как пожаром — Под солнцем, что выкатывалось шаром, Он шел, чтоб победить иль умереть… Его хватал кустарник, точно сет<ь>, А он шагал, дыша огнем и паром, — Нож запылал, и, сломленный ударом, К ногам охотника упал медведь. И возвращался он, сугробы руша. Тяжелая за ним влеклася туша, Он уставал, он падал, изнемог. О, если бы, ножу слепому веря, Я, как охотник, уложил бы зверя И положил ковром у ваших ног.В записях Олеши рассказывается, как Багрицкий «в пять минут» сочинил сонет на тему «камень», дабы посрамить одесского «буржуазного профессора». Из этого испытания он также вышел победителем: «— Простите меня! — кричал профессор. — Я верю вам! Верю! Хоть и трудно поверить, но верю!» (Олеша 2001. С. 172–175). См. также у Л. Я. Гинзбург: «Одно из проявлений блестящего профессионализма Багрицкого — его пятиминутные сонеты <…> У меня сохранился автограф одного из этих сонетов-импровизаций. Написан он в Кунцеве, в январе 1928 года, на заданную мною тему: „Одесса“. Багрицкий написал его в шесть с половиной минут, то есть опоздал на полторы минуты. Он был огорчен этим, сердился и говорил, что мы, гости, мешали ему своими разговорами» (Гинзбург. С. 337). Экспромт Есенина был действительно записан на обложке журнала «Современник». (1925. Январь. № 1) (РГАЛИ. Ф. 3100. Оп. 1. Ед. хр. 250. Л. 5.). Он приводится с небольшой неточностью (у Есенина: «Нам не нужно…» и «только б Валя…»). Как «подмалевком» Есенин в данном случае воспользовался собственными строками «Я скажу: „Не надо рая…“» из ст-ния «Гой ты, Русь моя родная…» (1915). К. умалчивает о том, что он тоже принял участие в описываемом поэтическом соревновании. Приведем здесь сонет К. «Разговор с Пушкиным»:
Когда закат пивною жижей вспенен И денег нету больше ни шиша, Мой милый друг, полна моя душа Любви к тебе, пленительный Есенин. Сонет, как жизнь, суров и неизменен, Нельзя прожить, сонетов не пиша. И наша жизнь тепла и хороша, И груз души, как бремя звезд — бесценен. Нам не поверили в пивной в кредит, Но этот вздор нам вовсе не вредит. Доверье… Пиво… Жалкие игрушки. Сам Пушкин нас благословляет днесь: Сергей и Валентин и Эдуард — вы здесь? — Мы здесь. — Привет. Я с вами вечно. Пушкин.