В лабиринтах смертельного риска
Шрифт:
В гостеприимной семье
Катя и ее мать приютили меня на ночь. Наутро — в путь. В гражданской одежде, с противогазной сумкой через плечо, где были куски хлеба, початки вареной кукурузы и вареные бураки — дары моих добрых спасителей, — я выбрался из города.
Шагаю только по ночам, а днем отсиживаюсь в укромных местах.
Прошла неделя.
Отдохнув в чьем-то саду, заросшем густой крапивой, я как-то под вечер вышел на улицу большого села. Немцев здесь не было. Фронт, видимо, прошел стороной.
— Добрый вечер!
— Добрий вичер! Сидайте!
Я присел. Рядом со мной — белокурая франтиха с голубыми глазами. От нее пахнет французским одеколоном. Улучив момент, тихо спрашиваю:
— Ты здешняя?
— Нет.
— А откуда?
— Из Днепропетровска.
— А здесь что делаешь?
— За картошкой. Днепропетровский немецкий комендант дал машину с немецким шофером. А здесь гощу у родственников. — Она кивнула головой на окно дома, рядом с которым мы сидели.
Девушки расходятся, ребятишки тоже. Мы остались одни.
— А ты откуда?
— Отбился от части. К своим пробираюсь. Вот посижу с тобой чуточку и в Николаев подамся. Могу и тебя прихватить в попутчицы.
— В «попутчицы»… А может, ты ко мне в «попутчики», — усмехнулась девушка. — Что это у тебя в сумке? Противогаз?
— НЗ.
— Что?
— Неприкосновенный запас.
— А ну-ка. — Она с любопытством заглянула в сумку и посмотрела на меня с сожалением. — Не позавидуешь тебе.
Я промолчал. «Днепропетровск уже под немцами» — эта новость ударила словно обухом по голове.
— Немецкие офицеры говорят, что и Ростов взяли, что к зиме будут в Москве.
«А Николаев? — подумал я. — Что, неужели и там уже немцы?»
Сидим молча.
Но вот она встала. В лунном свете вижу ее складную фигурку, на ногах туфельки на высоких каблуках.
— Ну, желаю тебе счастливого пути!
— Тебе тоже! — Я смотрю ей вслед, и какое-то необъяснимое чувство заставило меня задержаться. Скручиваю козью ножку; закуриваю.
В доме заплакал ребенок. Захлопнулось окно. Я встал и, машинально открыв калитку, вошел в сад. Тропинка повела меня между яблонями куда-то вниз, и в лунном свете я наткнулся на завешенный простыней вход в самодельное бомбоубежище. Постоял в нерешительности, нагнулся, легонько отстранил простыню и очутился внутри.
— Кто это?
Я зажег спичку и увидел знакомую девушку.
— A-а, попутчик! НЗ! — засмеялась она и зажгла свечку. — Как же тебе удалось меня найти?
— Чутье подсказало, я ведь старый разведчик.
— Старый? Сколько же тебе лет?
— Девятнадцать.
— А мне двадцать два… Только не дыми на меня, пожалуйста. Здесь и так дышать нечем.
Я погасил козью ножку.
— Как тебя зовут?
— Люся. А тебя?
Я помедлил с ответом:
— Володя.
— Вот здорово!
— Почему?
—
— А ты замужем?
— Была… Есть хочешь? Принести тебе молока? — И, не дождавшись ответа, она проскользнула мимо меня к выходу.
Вокруг такая тишина, что кажется, и войны никакой нет.
Люся вернулась с крынкой и свежей пшеничной буханкой. С наслаждением выпил вечернего молока, отломил кусок мягкого душистого хлеба.
— Слушай, — неожиданно произносит девушка. — А может быть, ты останешься? Поедем в Днепропетровск. Ведь пропадешь. Поедем, а? — спрашивает она ласково, почти по-матерински, прикоснувшись к моей голове.
Чувствую, что меня захлестывает волна нежности… Кружится голова. Я плохо понимаю происходящее…
— Глупый! — Она гладит меня по голове. — О, майн гот! [7] — произносит она по-немецки.
— Ты знаешь немецкий?
— Как же мне его не знать, если я немка.
— Как немка? — удивился я.
— Очень просто, я родилась в немецкой колонии под Одессой, но немка только по отцу, мама у меня русская.
— Вот это да!
— Что улыбаешься?
— Я ведь тоже говорю по-немецки.
— Неужели? — И она задала мне несколько вопросов на немецком языке, на которые я легко ответил.
7
О, Боже мой! (нем.)
— Где ты учился? Или ты тоже немец? — Люся была крайне удивлена.
— Нет, я не немец… Но язык знаю с детства. У нас в семье жила немка Эмма Ивановна. Дома мы, дети, говорили только по-немецки. Когда она умерла, мне было десять лет, и мама моя преподавала немецкий язык в школе.
— Как это здорово! Сейчас немецкий тебе здорово пригодится… А то, что мы встретились, — это судьба. И ты будешь со мной счастлив! Я хочу, чтобы ты остался со мной. И никуда я тебя не пущу. Некуда тебе идти! Понимаешь — некуда! Где фронт, ты не знаешь, а бои теперь далеко на востоке. Всех мужчин немцы загоняют в лагеря и будут вывозить в Германию. А со мной ты не пропадешь, я тебя выручу… Ну, как? Останешься?
Долго в эту ночь я не мог заснуть. Люся лежала рядом. Я всем существом ощущал ее близость, теплоту. Но я не дотронулся до нее — мне и так было хорошо.
На рассвете встал и вышел из убежища в сад. Поднималось солнце. Горланили петухи. Где-то тявкнула собака, на траве лежала густая роса.
Высоко в небе летели строем наши бомбардировщики, они, видимо, отбомбились глубоко в тылу врага и теперь под прикрытием «ястребков» возвращались на свои базы.
— Володя! Где ты?
Я обернулся. Люся, уже одетая, стояла у входа в бомбоубежище. На ней было платье в белую и синюю полоску. От нее веяло молодостью и силой.