В лапах страха
Шрифт:
Через несколько месяцев Серёжка показал Глебу деньги. Даже дал немного, явно покупая молчание. Денег было много, причём среди общей серой массы, попадались даже американские: «зелёненькие», – как называл их братец, с наслаждением тиская приятно шуршащую бумагу. Купюры пахли полиграфической краской, и Сергей был уверен, что это залог качества. О том, что деньги могут оказаться фальшивыми он не допускал даже мысли! Глеб проглотил зависть и постарался заставить себя порадоваться за брата: доход, какой никакой был, – и это стоило затраченных средств. Хотя бы отчасти.
Со временем денег
Вместе с амбициями, возросли и вкусы. Стали появляться стервозные женщины, внешний вид которых пленил, однако скрывающееся под нарисованными лицами всё чаще шокировало. Глебу запомнилась Лика – не то от Анжелики, не то от Лилии, – которая пропадала сутки напролёт, являясь лишь по вечерам за очередной порцией материальных вложений.
Какое-то время Сергей всё это терпел, а потом послал неугомонную мадам куда подальше, – скорее, просто нашёл другую обожательницу. Лика тогда не растерялась и мгновенно предложила Глебу сделать ЭТО с ней за деньги. Поначалу Глеб заинтересовался – не каждый же день слышишь такое, в его-то возрасте, тем более и деньги есть, – однако солидарность к чувствам младшего брата всё же взяла верх, и он попросту вторично отшвырнул Лику прочь. Это вовсе не последняя дрянь, которая предлагает ему сделать ЭТО за деньги, – в жизни их будет ещё предостаточно.
А однажды Сергей и вовсе приехал на машине. Это была тёмно-зелёная «девятка» – их ещё в начале девяностых называли «бандитскими», – и машина, надо отдать ей должное, соответствовала всем пунктам. Чёрная тонировка, кованые диски, простреленный в нескольких местах бампер, чрезмерно задратая жопа – всё свидетельствовало о бурном прошлом престарелого авто, а рёв простуженного двигателя отдавался звучным эхом, которое усиливалось в огромном сетчатом глушителе и разлеталось по двору, звеня оконными рамами и форточками. Чего и говорить, эффект был тот ещё!
Родители постепенно смирились с происходящим и лишь эпизодически, когда Глеба не было дома, заклинали Сергея вернуться к нормальной жизни, на что последний никак не реагировал. Глеб догадывался об этих неприятных разговорах, но чего-то определённого предпринимать не спешил. В душе он не верил, что основной причиной его бездействия являлись принятые от брата деньги, но на деле всё обстояло именно так. Это унижало достоинство и заставляло безучастно молчать, так как любой откровенный диалог мог выдать осознанно сокрытую истину: он уже изначально всё знал и был, можно сказать, при делах, – то есть, огребал свою долю. Принятие данности непременно загнало бы родителей в могилу, тем более что отец уже практически не вставал после перенесённого инсульта, а мать сутки напролёт горевала из-за его тяжёлого состояния. Чтобы не заснуть у смертного одра мужа, она дымила на вроде армейской дымовой шашки. Глеб понимал, что лучше пустить всё на самотёк – само, может, быстрее уладится, – хотя от бездействия делалось только ещё хуже.
А ещё хуже становилось, когда...
(я ничего не предпринимаю вовсе не поэтому... всему виной – институт... я боюсь заново пролететь!)
Затем Глеб уехал в столицу и поступил в институт. Через год умер отец, мать попала в наркушку, а Сергей рванул вслед за братом, покорять мегаполис.
На встречу с Глебом к институтской общаге он подкатил на «Мерседесе» престижной серии SL. Естественно начал заливать, будто завязал с карточными играми, устроился водителем к какому-то «хорошему человеку», – кои в те времена плодились на вроде всем известных кроликов, – что машина не его, а часть заработанных честным путём материальных средств он сразу же отсылает матери на лечение.
Глебу сразу же не понравился тон, каким с ним разговаривал братец. Эпизодические блатные нотки, волей-неволей, слетали с уст последнего, а упоминание о матери и вовсе смахивало на лицемерие: мол, я, вот, кручусь, верчусь, помогаю, как могу, а ты только и можешь, что конспектики полистывать, да в потолок плевать. Однако Глеб заставил себя не заводиться на пустом месте и сделал вид, что принял всё за правду. Они долго ещё разговаривали о былом, после чего Сергей предложил прокатиться на «классной тачке» своего «шефа». Глеб согласился, и тем вечером он встретил Марину.
5.
– Ну не хочешь и не надо! – Женя деловито откинула со лба тёмную чёлку, принялась старательно выпячивать губки перед зеркалом. – Можно подумать, без тебя конец света наступит.
Светка вздохнула. Бесцельно уставилась на пластиковые дверки кабинок, разукрашенные губной помадой и утыканные засохшей жвачкой. Школьный туалет для девочек не располагал к серьёзным беседам, но на перемене застать Женьку можно было лишь здесь.
Повисла напряжённая тишина. Откуда-то из-за стенки донеслись сбивчивые перешёптывания.
«У мальчиков тоже заседание «за закрытыми дверьми», – Светка машинально закусила нижнюю губу. – Как же однообразна планета Земля...»
Женя закончила любоваться собственным отражением, обернулась к Светке; чёлка нахально съехала со лба, укрыв левый глаз девочки.
– Закуришь? – сухо спросила Женя и, не дожидаясь ответа подруги, принялась спешно рыться в недрах сумочки.
Светка потупила взор.
– Чего молчишь? Обиделась?
Светка отрицательно мотнула головой.
– Да ладно, видно же, что обиделась.
– Тогда чего спрашиваешь?
Женя прыснула.
– Это общение. По-твоему, лучше тупо молчать... как некоторые?
Светка ничего не ответила; она прекрасно понимала, кого подружка подразумевает под этими «некоторыми». Нет, не её... А от этого на душе не многим лучше.
Женя наконец извлекла из сумочки единичку «Уинстона» и облизала губки. Блеснул остренький язычок.
– Разве кто виноват, что предки не разрешают тебе гульнуть? – Женя достала из мятой пачки сигарету, сунула в зубы и, широко улыбнувшись, как урка, принялась так же спешно шарить в поисках зажигалки.