В лапах страха
Шрифт:
В жизни у таких людей, как правило, два пути: один несбыточный, другой обыденный. Либо сразу после школы – замуж за какого-нибудь офисного критина, которого можно потом пилить и топтать до тех пор, пока он не превратится в измятую промокашку и, в конце концов, не сиганёт с моста или крыши. Либо одиночество на веки вечные, потому что с каждым годом, желчи в организме будет накапливаться всё больше, что лишь усугубит и без того гадкий характер, а в последствии начнёт методично травить организм изнутри, порождая язвы и всевозможные опухоли. Самое страшное, что последний путь, в отличие от первого, практически не запылён, а это свидетельствует только об одном: им пользуются чаще. Потому и поселяются в нормальных
Так они и ворочаются всю жизнь, по сути, одни, – то, что путается в ловчей сети, не в счёт, – наподобие одичавших в брошенной квартире пауков, которые тут же стремятся занять не только все пустые углы, но и любые легкодоступные места, на вроде ванн, дверных проёмов и пылящихся шкафов. Да, они рады шумным кампаниям, но ровно настолько, насколько тот же паук рад мухе, нечаянно залетевшей к нему в гости, в том смысле, что наконец-то появилась возможность кого-нибудь замучить.
Возможно, в современном мире оставаться стервой проще, нежели строить какие-то сложные отношения, к тому же заранее обречённые на провал. Но вот только к чему, в конце концов, приведёт эта тропа?..
Глеб был уверен в одном: к смертному одру Инессы Карловны выстроится длинная очередь, однако состоять она будет исключительно из одних лишь недоброжелателей, в своё время оклеветанных по милости этой злобной ведьмы или затюканных её до полусмерти и пришедших, с той лишь целью, чтобы вволю поглумиться над жалкими останками недавнего монстра.
Глеб вздохнул и безучастно откинулся затылком на жёсткий подголовник: он и не предполагал насколько глубоко в состоянии мыслить под грузом навалившихся проблем. Хотя, скорее, всё дело в перенесённом стрессе: о плохом редко хочется думать – вот и приходится думать о повседневном. Точнее обыденном, что записано на матрицу подсознания.
Глеб запустил пальцы в карманы куртки. Попытался нащупать мобильник. А, собственно, почему он не может просто взять да и забить на всё? Чего в этом такого? Вот Сергей, на его месте, даже и думать на сей счёт не стал бы!
«Сергей – на моём месте? – Глеб почувствовал, как в груди сгустились колючие заморозки. – Бред какой-то. Тогда кто же, получается, на его?..»
Глеб был ни капельки не похож на младшего брата. Уже с самых ранних этапов сознательной жизни Сергей превратился в этакого сорванца, в душе которого свистел ветер, а всеядное подсознание пело роскошные дифирамбы лишь собственному «я». Мальчик наплевательски относился к учёбе, а из всех доступных предметов его более-менее занимала одна только алгебра. Точнее начальные вехи анализа, кои появляются в классе, эдак, восьмом-девятом; до тех же пор Серёжка мотался по дворам, оставляя учителей с носом, а родителей – в томительном неведении относительно будущего сына. Не сказать, чтобы Серёжка рос бестолочью или дебилом – просто ему было скучно. К тому же, по его собственному мнению, он и так всё знал. И в этом уже тогда была определённая доля правды, с которой Глеб не мог не согласиться.
Глеб учился на одни пятёрки и оставался единственной надеждой предков, которые совсем скоро, можно сказать, в прямом смысле плюнули на другого ребёнка, переключив всё своё внимание на такого славного и добропорядочного старшенького. Серёжка никак на это не отреагировал. Казалось, чувства его собственного достоинства питались совершенно иным: наконец-то обретённой свободой! Так что на такое пристальное внимание к персоне старшего брата ему было попросту плевать.
Глеба это злило: в душе он понимал, что Серёжка намного умнее, и будь на то воля младшего брата, тот давно бы перещеголял его по всем статьям. Уж что-что, а котелок у Сергея варил на раз-два. Брат запросто решал шахматные ребусы из «Техники молодёжи», над которыми Глебу приходилось корпеть часами, а то и неделями, до тех пор, пока в школьную библиотеку не завезут свежий номер журнала, в котором напечатаны столь ненавистные ответы. Вдумчивые посиделки над школьными учебниками, бесспорно, превратили бы Серёжку в гения, однако тому было попросту не интересно вчитываться в мелкий шрифт, который не нёс никакой информации о том образе жизни, который он уже мысленно рисовал в своём воображении. До поры до времени, замысел брата оставался тайной на всех мыслимых и немыслимых уровнях, однако, с годами, стены потайного бункера обветшали настолько, что через новоявленные трещины стала просачиваться кое-какая информация.
Глеб заподозрил неладное, когда появились эти самые начала анализа. Сначала обозначенные рамками школьной программы, позже подхлестнутые навязчивой идеей брата. Столь внезапно появившееся рвение к учебе, несомненно, настораживало. Но только одного Глеба – родители были просто вне себя от радости, так что мало воспринимали действительность, а на загадочную метаморфозу, произошедшую с Сергеем, попросту закрыли глаза. Однако меры всё же последовали, но пострадал от них почему-то лишь Глеб. Приоритеты родителей в отношении сыновей заново изменились. Причём радикально.
Глеб изначально знал, что рано или поздно ум брата заявит о себе в полной мере – это было лишь делом времени, – но о том, что в этом случае светит ему самому – не хотелось даже задумываться. Вместо института, несомненно, будет техникум, а основные материальные вложения направятся на стимулирование мозговой деятельности Сергея. А это уже, по крайней мере, не честно. Глеб сознательно готовил себя к продолжению учёбы на самом высоком уровне, а тут вдруг такая «засада» средь бела дня, в лице образумившегося братца-вундеркинда.
Сгораемый от любопытства и обуреваемый смешанными чувствами, Глеб устроил за братом настоящую слежку, не позволяя тому и шага ступить незамеченным. К великому изумлению, Серёжка ни сколько не смутился и даже не разозлился, «спалив» Глеба идущим по собственным следам, а просто, по-братски, обнял и пригласил вечером за дома, к полуразрушенным гаражам. Там он допоздна тусовался с другими завуалированными гениями, в часы, свободные от штудирования мозговых заморочек, и именно там, как оказалось впоследствии, была зарыта та самая собака.
Шахматные задачки развивали память, учебники по алгебре помогали научиться анализировать, а бесконечные тренировки вдали от людских глаз – доводили обычную сноровку до профессионального автоматизма. Серёжка натаскивал себя игрой в покер, мысленно представляя, – а это для него было как два пальца, скажем, обслюнявить, – какие золотые горы и возможности сулит ему в будущем поприще профессионального игрока в покер; сопутствующие факторы его тогда мало заботили, – возможно, он даже о них не думал.
Глеб не придал восторженным спичам брата особого значения и лишь облегчённо выдохнул, поняв, что никакая институтская блокада ему больше не грозит. Да и не было её никогда!
Не вынеся облаков сигаретного дыма, Глеб раскланялся, ещё раз подивившись мастерству и сообразительности брата, после чего поскорее ретировался на свежий воздух. Много позднее Серёжка объяснил, что от курения расширяются сосуды в голове, а это вызывает приток крови к мозгу, который начинает работать, будто компьютер на «горячей платформе»! Глеб не поверил, но виду не подал. На самом деле, он догадывался, что курение лишь прибавляет малолетним игрокам авторитета в собственных глазах, а на счёт каких-то там биохимических процессов в головном мозге братец явно насочинял, дабы Глеб осознал показную необходимость в курении и, чего доброго, не донёс родителям. Хотя Глебу было не до этого.