В лапах страха
Шрифт:
– Филимошкина, да ты ему башку разбила! – истерично взвизгнула одна из одноклассниц – кто именно, не понять, – явно из последних сил пытаясь сдержать рвотные позывы.
– Будет знать, как со мной связываться! – послышался в ответ немного надменный голос Женьки, которая, не смотря ни на что, пыталась пробраться к подбитому противнику, дабы завершить начатое.
– Да угомонись ты, действительно! – резко окрикнул Антон Мороз – разрядник по боксу – и одной левой откинул разошедшуюся Женьку подальше от эпицентра событий. – Остынь, слышишь? А то вломлю, не посмотрю что баба.
– А не переломишься вламывать?! – Женька уже задыхалась от негодования, но отступать упорно не желала.
– Хочешь проверить?.. – Антон сделал вид, что тянется к неугомонной бунтарке, однако та только кивком головы откинула с глаз чёлку и встала в боевую стойку, смешно выпятив губки и по-боксёрски сжимая миниатюрные кулачки.
– Ну же, смелее! – подзадоривала она. – Сделай это. Давай, не очкуй! Или дыхло – только орать, а как чё делать – сдулось?!
– Женька, хватит! – воскликнула окончательно пришедшая в себя Светка, с ужасом наблюдая за творящимся в классе бардаком.
«Где же спасительный коллапс?!»
– Вот-вот, – Антон кивнул, теряя к противнице всяческий интерес. Резко обернулся к Светке. – Угомони её. Ведь из-за тебя всё началось. Не тупила бы – ничего бы не было.
– Из-за меня?.. – не поняла Светка и только сейчас заметила, что является объектом всеобщего внимания.
Снова повисла тишина. С потолка спустился люминесцентный король. Светка отчаянно боролась с кровью на ладонях и подбородке.
Над Палитом склонились близнецы – Саша и Маша Ковалёвы, – возле парты которых парень окончательно скопытился, не в состоянии даже сидеть. Остальные одноклассники, казалось, напрочь позабыли о кровавой битве, будто только и ждали момента, когда Светка всё же вернётся.
– Но я же ничего не сделала...
– Оно и видно, – Антон тоже разошёлся: видимо склока с Женей только ещё больше подлила масла в огонь и разогнала кровь в его огромном как коллайдер теле. – Нанюхаетесь в сортире всякой дряни, а потом чудите на пару!
– Но мы же только разговаривали, – Светка была готова очутиться под колёсами стремительно несущегося поезда, в затопленной субмарине или пикирующем лайнере, – да где угодно, лишь бы не сгорать от стыда под этими пытливыми взорами, пытающимися продырявить её трепещущую сущность насквозь!
– Разговаривали!.. – передразнил Антон. – Да ты на неё посмотри – она же неадекватная! – Парень указал кивком головы на всклокоченную Женьку, которая лишь озлобленно перекосила губы. – Ещё раз накуритесь – вот этими руками отфигачу, раз попочка не в силах отшлёпать!
Светка содрогнулась. В животе обозначилась неприятная пустота. Казалось, её куда-то засасывает... Точнее внутрь чего-то.
«Сговорились они, что ли, все? Нет, так не пойдёт! Только не в этом логичном мире! Хотя, с другой, стороны, как раз самое то! Пора уже об самое дно! Там явно заждались».
– А тебя, вообще, в минтуру сдам! – Антон кивнул Женьке и улыбнулся. – Вот помяни моё слово.
– Ага, давай, беги. Только смотри не споткнись, а то стучать нечем будет!
– Да иди ты, – Антон потерял к кривляющейся однокласснице всякий интерес, направился к мычащему Палиту.
– Надо, наверное, в медпункт его... – нерешительно предположил Саша Ковалёв.
– Да, а то он совсем встать не может, – вторила брату Ковалёва Маша.
– Тут сотрясение, по любому, – заключил Антон с видом знатока и почесал бритый затылок. – Давайте, сажайте его на место.
– Может всё же скорую вызвать? – несмело предложил кто-то из девочек.
– Ага, сейчас! – усмехнулся Антон. – Тогда никакой дискотеки не будет! Этих дур в ментовку заберут, а нас на приём к следакам запишут! Оно нам надо?..
Все промолчали.
– Вот и я думаю, что не надо. А этот сам виноват. Пускай теперь сидит до конца дня, и размышляет на тему, как я чуть было всех не подставил!
Палит снова замычал. Девочки осторожно перешёптывались.
– Так нельзя, – решительно произнёс Олег; он посмотрел на раскачивающуюся Светку, затем перевёл взгляд на Антона. Тот усмехнулся.
– А как можно?
– А если у него там перелом какой или гематома?
– И чего? – ухмыльнулся Мороз. – Прелом-то у него, а не у тебя! Какие твои проблемы?.. Ну и не засирай мозг попусту!
– Всё равно, так нельзя!
– Хорошо. И что ты предлагаешь?
– Скорую вызвать и рассказать всё как есть.
– Ты чего, так и не понял, что тогда с нашим классом будет?
– Мне всё равно, – Олег демонстративно отвернулся.
Антон помолчал. Затем сухо заговорил:
– Конечно, тебя кроме этой полоумной дурёхи больше никто не волнует. Чего нам интересы класса, друзей, репутация школы и всё такое – мы же изнываем от чувств. Хм, от их переизбытка.
– Ты глупости сейчас говоришь! – Олег осуждающе посмотрел на застывшую Светку. – И не называй её так больше, а то...
– А то что?.. – Антон насмешливо уставился на одноклассника. – Не суйся, а! Я против тебя ничего не имею, даже уважаю, сам знаешь. Но это только до поры до времени, а уж коли язык не умеешь за зубами держать, так не обессудь.
Олег поморщился.
– Знаешь, где я видел такое уважение?..
– Чего? – прогудел Антон и попытался дотянуться до Олега.
За дверью прозвенел звонок.
– Ну наконец-то, – прошептала Светка, стремительно направляясь к своему месту.
– Ладно, живи пока... – недовольно просипел Мороз.
Олег ничего не ответил: лишь оправил одежду и устремился к своей парте.
– Спасибо, – шепнула Светка, когда мальчик проходил мимо неё.
– Не за что, – сухо ответил тот, не оборачиваясь.
Светка принялась спешно искать косметичку.
6.
Оставшись совсем один, Умка долго слонялся по кухне, прислушиваясь к незнакомым запахам и настороженно осязая тёмные углы злокачественной многоэтажки. Иногда он замирал возле закрытой двери, пристально всматривался в мутную поверхность стекла, недовольно порыкивал, будто чуя, как за ним наблюдают чьи-то осторожные глаза, выискивая незримые проходы, чтобы подкрасться и напасть. Однако чёрно-белое зрение Умки, преломлённое мутной поверхностью стекла, было не в силах проникнуть за грань, оставляя её невидимых обитателей в выигрышном положении. Это совершенно не нравилось псу, отчего посиделки у двери становились всё длительнее, а вместо негромкого визга из пасти бультерьера доносился вполне дееспособный рык, способный напугать даже взрослого человека. Но тот, кто таился в темноте, упорно не отступал, словно ему были неведомы ни страх, ни ужас, ни какое бы то ни было, другое рациональное проявление чувства опасности. А это значило одно: то было не животное.