В лесах под Вязьмой
Шрифт:
Теперь Настя замешкалась – дышала, будто кросс промчала. Екнуло сердце – постоянно приходится за нее переживать! Но все в порядке, она не ранена. Глеб схватил ее за шиворот и потащил в гущу растительности. Настя отбивалась, требовала позволить ей идти самостоятельно.
Потерь не случилось. В лесу под треск автоматных очередей провели перекличку.
– Вы должны сдаться! – сдавленно хрипел майор Карлсдорф. – Поймите, у вас нет шансов отсюда выбраться! Германское командование великодушно предоставляет вам последний шанс! У вас будут достойные условия содержания в плену!
Дальше майор перешел на фальцет, бессвязно запищал – сильные пальцы сержанта Мамаева сжали ему горло.
– Братцы, почему я должен сам разбираться с этим оленем?! – возмущался Мамаев. – Вы вконец обнаглели! Бугров, Паньков – ко мне! Теперь это ваш пациент. Смотрите,
Группа в полном составе отступила в лес. Темнота пожирала последние капли света. За стеной деревьев трещали моторы – два мотоцикла кругами носились по полю. Немцы боялись подъезжать к опушке и обрабатывали ее свинцом.
– Нашли развлечение, твари, – процедил сквозь зубы припавший к березе Лева Глинский.
Шубин лаконично командовал:
– Отступаем дальше, направление – на юг, вдоль опушки! Да пошевеливайтесь, товарищи красноармейцы, скоро вся германская армия соберется в этом квадрате!
Опасения имели массу оснований. Люди в спешке рвались сквозь осинник. Острые ветки царапали кожу. Несколько раз замирали, прислушивались. Огонь прекратился. Сквозь порывы ветра доносился гул моторов. «Неважны наши дела, – чертыхался Шубин, неустанно озираясь на девушку. – Такая огромная страна, а спрятаться негде».
Метров через семьсот он дал приказ остановиться. Тьма еще не улеглась, силуэты колыхались в мутном воздухе. Глеб вышел к опушке, присел за раздвоенной осиной. До соседнего леса было метров пятьсот – не такая уж критическая даль. Местность неоднородная – канавы и бугры. Посторонние пейзаж не нарушали. Возможно, немцы решили, что русские ушли обратно в лес или отправились на север – в любом случае, у них нет сил контролировать весь квадрат. Но скоро прибудет подкрепление, в этом сомнений не было. Дорогу на восток закроют. И хорошо, если только эту дорогу.
На корточках подобрался сержант Мамаев, пристроился рядом.
– Вроде нет никого, товарищ лейтенант. Рванем по-быстрому до того леса?
– Рванем. Понесемся, как метеоры. Одна нога здесь, другая там. Даю четыре минуты на преодоление пространства. Командуй, сержант. Всем рассыпаться, движемся шеренгой!
Добежали почти удачно. Дважды кто-то падал, разражался бранью, но обошлось без серьезных травм. Небольшое удивление вызвала проселочная дорога. Через нее бойцы перелетели без остановки.
Грузовик, набитый пехотой, внезапно выскочил из-за леска, когда до опушки оставалось метров тридцать. Фары ударили в бегущих людей. Шубин закричал, чтобы никто не останавливался, чтобы все бежали в лес. Настя споткнулась, он подхватил ее за шиворот. Давился хрипом майор люфтваффе, Тимофей Бугров колотил его по мягким частям тела и рычал: «Вперед, долбаное грузило!» Солдаты в кузове устроили переполох, старший надрывался. Захлопали выстрелы. Стонал и кашлял Шура Паньков, на которого перегрузили рацию. Солдат было больше, чем разведчиков, – полный кузов, десятка два. Опомниться не успели, как грузовик оказался сзади, завизжали тормоза, машина пошла юзом. Пятился Саидов, прикрывая отход, строчил без передышки. Лес, как назло, оказался разреженный, голый. Тимофей Бугров швырнул в кустарник майора и прыгнул следом. Остальные вбегали рваной шеренгой. Огонь усилился. Откинулся борт, солдаты посыпались на землю и разбежались. Беглецы уже были в лесу, рассредоточились по волнистой местности. Убегать – несерьезно, лес простреливался. Пули выли, обламывая ветки и кору. Кто-то ахнул и грузно упал – зачем поднялся, мать его?! Но вроде шевелится, отползает. Назревала атака – солдаты рассыпались по полю, двигались короткими перебежками. Рядом ожесточенно стреляла Настя, выкрикивая слова, за которые неплохо было бы получить по губам. Боеприпасы кончались.
– Чем ответим, товарищ лейтенант? – выкрикнул Косаренко. – У меня уже пусто!
– Троекратным «ура»? – предложил Пастухов и нервно засмеялся.
Со стороны опушки прогремел нестройный залп. Поднялась шеренга, пробежала несколько шагов и снова залегла. Немцы действовали невозмутимо, по своей науке. Следовало отдать им должное, в бою они вели себя грамотно. Кто-то бросил гранату – взрыв выдрал голый куст, никто не пострадал. Надсадно кашлял Глинский, вдохнув пороховую гарь.
– Товарищ лейтенант, здесь лощина! – прокричал в затылок Серега Лях. – Можно укрыться!
Шубин снова орал, срывая голос:
– Отходим! Головы не поднимать, гранаты к бою!
Гранат у разведчиков было немного, но невыгодную позицию следовало в корне менять. Четверо прикрывали отход, остальные откатывались. Немцы уже вошли в лес и теперь прятались за деревьями. Еще одна граната сработала прямо перед носом. Шубин отталкивал от себя Настю – опять она рвется в бой, глупая! Вдвоем они скатились в лощину. Сверху падали другие. Шубин отчаянно работал локтями, лез на косогор. Он не видел, кто оказался слева, но у парней еще оставались патроны, и поднявшимся немцам дали отпор. Падали убитые, кто-то картинно повалился на колени и треснулся лбом о землю, словно желая помолиться перед дальней дорогой на тот свет. Остальные искали укрытие. Шубин тоже стрелял – экономил патроны, сдувал жирный пот, сочащийся со лба, но одному прострелил ногу, и он валялся на спине, дрыгая здоровой конечностью, а другому попал то ли в грудь, то ли в плечо, и раненый теперь корчился за деревом. Рядом тоже кто-то стрелял – кажется, Иванчин, – но у него закончились патроны. Боец отложил автомат и застыл, как волк перед броском. Только этого не хватало! Глеб схватил его за шиворот и сбросил вниз. Боец скатился, протяжно воя. У смельчаков на левом фланге кончились патроны, они сползали в лощину. Это были Ветренко и Костромин. Дыхание смерти опалило виски, немели плечи. Шубин выкрикивал команды, но выходила какая-то какофония. Из травы вырастали фигуры, переходили на бег. Двое вырвались вперед, один метнул гранату, оба присели. Боеприпас не докатился до ложбины, взорвался раньше. Лейтенанта там уже не было – он успел сползти по склону. Другие последовали его примеру. Взрывом разметало косогор. Разведчики рассыпались по пади – лезть на обратный склон было глупо. Хрустели ветки – немцы шли к лощине. Патовая ситуация – некогда проводить перегруппировку. Противника встречали последними патронами. Глеб расставил ноги, прикрывая Настю, и перебросил через вспаханный косогор последнюю гранату. Толик Иванчин будто опомнился, сделал то же самое.
– Сейчас получат у меня, шайтаны! – взбесился Саидов и тоже выхватил гранату, метнулся на склон и перебросил ее, будто мяч в баскетбольную сетку. Блеснул ребристый корпус лимонки мощного действия.
Гранаты взрывались в гуще подбегавших солдат. Еще хлопок – очевидно, немец приготовил «колотушку» для броска, да не успел, – и боеприпас сработал под ногами. Никто не видел, что происходит, но урон был немалый. Выжившие по инерции бежали и ныряли в овраг.
На Шубина летел детина с вытаращенными глазами. Он мог накрыть разведчика, как бык овцу! Глеб повалился на колени и прижался к откосу. Фашист перелетел через него, ударив сапогом по ключице, сделал впечатляющий кульбит. От падения солдат лишился чувств, а когда пришел в себя, на нем уже сидела Настя Томилина и яростно била его ножом в грудь. Шубин растерялся. Немец изогнулся, но Настя вцепилась в него, как наездница в мустанга. Жертва хрипела, но уже не сопротивлялась.
В ложбину катились солдаты, атакующих встречали штыковыми лопатками и прикладами. Началась потасовка. Лейтенант выхватил нож. Сверху катился еще один претендент на взбучку – молодой, поджарый. Он ухитрился найти опору, прыгнул и сбил лейтенанта с ног. Боль не ощущалась, но до смерти было рукой подать. Немец давил массой, плевался, пальцы тянулись к горлу. Рука с ножом оказалась вывернута. Но Глеб не выпускал рукоятку, сжимал ее скрюченными пальцами. Противник дотянулся до шеи, сдавил ее сильными пальцами. Прийти на помощь оказалось некому – Настя еще не разобралась с громилой, остальные тоже были заняты. Мир тускнел, кислород поступал в организм малыми дозами. Враг сладострастно дышал, кряхтел от усердия. Он придавил своим животом руку с ножом. Шубин напрягся, правая конечность работала на изгиб, медленно выворачивал лезвие, преодолевая сопротивление массы тела. Кухонный нож давно бы сломался, но эта сталь была первосортная. Между лезвием и вражеским брюхом угол все рос. Немец ничего не чувствовал, он делал свою работу. Кислород в легкие практически не попадал. Но вот фашист занервничал, заерзал. Давление на горло уменьшилось, появилась возможность вздохнуть. Острие уже не щекотало, а входило в тело медленно, пока что под углом. Немец испытывал дискомфорт, его дыхание срывалось. Рука чуть не хрустнула в запястье, но лезвие, наконец, встало вертикально и по рукоятку вошло в тело. Немец задрожал, дыхание стало сиплым. Глеб с усилием провернул рукоятку, разрывая внутренние ткани. Противник затрясся, руки разжались. Глеб скинул его с себя и выдернул нож. И вовремя – изо рта умирающего хлынула кровавая пена.