В ловушке гарпий
Шрифт:
Плохо. Манолова извлекали из разбитой машины, пытались спасти. Если и были какие-нибудь улики, их могли уничтожить, или подбросить другие. К примеру, что-нибудь вроде моей находки.
Хотя в их поведении трудно усмотреть что-либо подозрительное. В подобных случаях никто не думает о последствиях, а пытается спасти раненного.
— Да-а-а, — тянет Брюге и отпивает глоток. — Знаю, что у вас на уме! За полицией в действии мне не раз доводилось наблюдать, правда, в основном я помалкивал… Вы полагаете, что авария произошла не совсем случайно, так ведь?
Я застываю со стаканом в руке.
— Почему вы так считаете?
— Не знаю…, — качает головой Брюге. — Просто так… И нас, журналистов, господь-бог наградил интуицией… Как и вас.
Не пойму, что кроется за этим его “просто так”!
— Что-то вам показалось не совсем в порядке?
— А вы считаете по-другому? Нормальный человек, не выпивший ни капли… вдруг попадает под колеса этого динозавра!
Во мне невольно просыпается раздражение.
— Но как раз здесь написано по-другому! — киваю я на вырезку. — Что во всем виноваты “эти иностранцы”! Садятся за руль в пьяном виде и т. д. и т. п.!
— Да бросьте вы! — примирительно машет рукой Брюге. — Такова уж профессия. Неужели ваши журналисты венчаны за истину?.. Погодите! — торопится он, видя мою реакцию. — Разве это так важно?
У меня зреет твердое намерение выяснить с ним вопрос о взаимоотношениях лжи и профессии, но Брюге опережает меня.
— Ладно! Вы что, намерены требовать опровержения?
— Чего-чего?
— Опровержения в газете… “Наш репортер был введен в заблуждение… Улики не выяснены до конца…” Или… погодите-ка!
За стеклами очков проблескивает идея.
— Эврика! — он с размаху опускает стакан на стол. — На первой полосе! Крупно: “Эксперт опровергает “Кронсхавен тиднинген”! С фотографиями. Интервью года! Недурно?
Его нахальство столь неподдельно, что просто обезоруживает. Я принимаюсь хохотать, раздражение улетучивается.
— Значит, вот как вы представляете себе свои завтрашние сто строк? Не выйдет1 Интервью года подождет. Расплатимся иначе!
Он щурится. Кто его знает, о чем он сейчас думает.
— Мне нужна пленка, которую вы отсняли на месте происшествия.
— О’кей! — соглашается он моментально. — Заскочим в редакцию и вы ее получите. Еще по одному “форте” за примирение?
— Нет. Если вы действительно желаете примирения, надо вставать. Я хотел бы как можно скорее получить эту пленку!
Я встаю первым. Брюге кладет деньги на скатерть и неохотно следует моему примеру. Девицы в узких джинсах бросают последние косые взгляды и списывают нас со счета.
Мы переходим на противоположный тротуар и я вновь глубоко вдыхаю запах типографской краски. Она уже легла на страницы газеты. Шустрый парнишка обходит клетушки редакции и на каждый стол кладет по свежему номеру. Коридоры уже пусты и полутемны. Лишь над дверями устало светят голубоватые люминисцентные лампы.
Я вхожу вслед за Брюге в его клетушку. Она рассчитана на двух человек. В ней два голых письменных стола, телефон и простенькие настенные часы. В принципе довольно неуютно.
— Располагайтесь, — приглашает он, придвигая мне легкий трубчатый стул от соседнего стола. — Сейчас поищем.
Он садится за свой стол, выдвигает верхний ящик и начинает в нем рыться.
— А вы не запираете стол на ключ? — как можно спокойнее задаю ему вопрос.
— А зачем? — ухмыляется Брюге. — Какому психу придет в голову копаться в моих рукописях?
Я-то не рукописи имел ввиду. Однако предпочитаю заметить для ясности. Тем временем Брюге вынимает несколько кассет с фотопленкой и небрежно бросает их на стол. Потом одну за другой начинает рассматривать, используя свет настольной лампы.
— Вот то, что вам надо, — говорит Брюге и протягивает мне одну из кассет.
Я с поклоном прячу ее в карман. Брюге встает, чтобы проводить меня.
— Вообще-то… — говорит он, — мне тоже здесь делать больше нечего. Вам куда? Могу подвезти.
Я не больно горю желанием любой ценой оставаться в его компании, но ловить такси в такое время — занятие не из приятных. Так что лучше воспользоваться его предложением.
И вот мы уже у него в машине. Брюге ведет совсем прилично, и не подумаешь, что выпил. Видать, это ему не впервой. Он ловко справляется с перекрестками и, наверное, выбирает улицы, на которые редко заглядывает транспортная полиция. У пансионата мы прощаемся. Я уже у двери, когда он опускает переднее стекло, высовывается из машины и кричит мне вдогонку:
— А может, дадите все-таки интервью?! С моей помощью недолго и прославиться!
Затем дает газ и резко трогается с места.
Я вхожу в фойе и направляюсь к администратору. Сейчас здесь тихо и спокойно. Никого нет, можно поговорить спокойно.
Наверное, он ждет моих вопросов. Кольмар или Ханке уже беседовали с ним, но нелишне самому выяснить кое-какие подробности.
— Можно попросить вас… на пару слов?
— Разумеется, — с готовностью отвечает администратор и выходит из-за конторки.
— Вы знали доктора Манолова, моего соотечественника?
— Трудно сказать, — неопределенно улыбается он. — Для нас гости — это, скорее, номера.
— Номера?
— В том смысле, что мы связываем с определенным лицом только номер его комнаты. Упомнить все имена просто невозможно. Но жильца из триста шестого я хорошо запомнил.
“Номер триста шестой” — вот и все! А сколь различны мы для каждого из знакомых!
— В тот… последний вечер вы дежурили?
— Да. Уходя, он оставил мне ключ.
— Вам оставляют ключи десятки людей, не правда ли?
— Нет, не совсем так, — он опять неопределенно улыбается. — Поздним вечером их не так уж много. И потом… несколько вечеров подряд он уходил в одно и то же время.
— Что-нибудь привлекло ваше внимание? Он торопился?
— Не сказал бы.
Довольно скользкая формулировка.