В ловушке любви
Шрифт:
Моя новая жизнь нравилась мне все больше и больше. Газета, несмотря на маленький тираж, весело процветала. Главный редактор проявил интерес к моим статьям, и теперь я летала с одного вернисажа на другой, от одного художника к другому. Я то нервничала, то была полна энтузиазма. Я купалась в этом потоке параноической, мазохистской, часто страстной болтовни тех, кого принято называть фанатиками живописи. А вообще-то для человека, совершенно не привыкшего считать, я выкручивалась очень даже неплохо. Удивляла меня и хозяйка, мадам Дюпэн. Несмотря на алчное выражение лица, она вела себя словно ангел. Ее горничная относила в стирку мои простыни, сдавала вещи в химчистку и даже делала для меня кое-какие покупки. И все за ту жалкую сумму, что я платила за квартиру. Эта квартира стоила в три раза дороже того, что я платила. Это обстоятельство особенно удивляло меня, когда я смотрела на ее руки и рот хищницы. А вот проблема нарядов была решена или почти решена с помощью мадам Дебу. Она близко знала директора магазина,
Каждый второй день, то есть вечер, я проводила с Юлиусом А. Крамом и его веселой компанией. В остальные вечера я навещала своих старых друзей или сидела дома, погрузившись в изучение искусствоведческой литературы. Мысль о том, что однажды я смогу помочь какому-нибудь художнику или открыть новый талант, уже не казалась мне такой смешной и невероятной. А пока я писала ничего не значащие статейки, скорее хвалебного характера, не столько о хороших художниках, сколько о симпатичных людях. Иногда случалось, что кто-нибудь говорил мне, что читал эти статьи, и тогда я испытывала что-то вроде гордости. Хотя нет, это была не гордость, а легкая радость. Она охватывала меня каждый раз, когда я думала о том, что такое бесполезное существо, как я, может быть кому-нибудь полезно. Нет, я вовсе не собиралась оправдываться перед собой. Те беспечные годы, что я провела на пляжах в компании Алана вовсе не вызывали у меня угрызений совести — ведь я любила его. И нужно было, чтобы я перестала любить его, чтобы он почувствовал это. Тогда-то моя жизнь и превратилась в ту нескончаемую драму, которой я так стыдилась. Но в любом случае конец нашей истории был слишком жестоким и грубым. Теперь я даже представить себе не могла, что снова смогу обрести счастье с другим мужчиной. А моя новая неопределенная работа придала жизни иную окраску. Обо всем этом, в порыве откровенности, я говорила Юлиусу. Он одобрял меня. Он ничего не понимал в современном искусстве, не интересовался им и признавался в этом без гордости, но и без стыда. После целого дня, проведенного в беготне и словесных баталиях, разговаривая с ним, я отдыхала. За последние два месяца Юлиус вел себя так, что больше и больше завоевывал мое доверие. Он всегда оказывался рядом, когда мне нужно было поговорить с кем-нибудь. Вечерами он сопровождал меня, но ни разу не дал повода заподозрить между нами близость. Я по-прежнему не понимала его, но это обстоятельство не помешало мне считать его исключительно порядочным человеком. Правда, время от времени я ловила на себе его вопрошающий, настойчивый взгляд, но предпочитала не анализировать его и отворачивалась. Я жила одна. Алан был где-то рядом, совсем близко, хотя и уехал в Америку. И если три ночи подряд я и приводила к себе одного молодого критика, то это действительно было случайностью. Просто в эти ночи мне было страшно оставаться одной. Когда столько лет живешь с человеком, спишь рядом с ним, то нет ничего удивительного в том, что расставшись, просыпаешься по ночам в ужасе от того, что не слышишь мужского дыхания.
А в тот вечер, как уже говорилось, я сидела между моим покровителем-финансистом и новым несчастным другом. Я спокойно наблюдала, как веселится народ, когда разразился скандал. Виновником его был один очень красивый и очень пьяный молодой человек. Он начал задирать Дидье, а тот, слегка разомлев, как впрочем и я, не сразу понял, что обращаются к нему.
— Дидье, Дидье, — кричал молодой человек. — Меня просили передать вам привет. От вашего друга Ксавье. Я его встретил вчера в таком месте, которое я вообще-то не имею привычки посещать. Мы много говорили о вас.
Я знала, кто такой Ксавье, хотя и не была с ним знакома. И прекрасно понимала, кем он был для Дидье. Мой друг побледнел, но промолчал. Тишина нависла над нашим углом стола, а молодой человек, окончательно обнаглев, продолжал пуще прежнего:
— Вы что не поняли, о ком я говорю? О Ксавье!
Дидье все молчал, словно эти резкие «Кс» были гвоздями, которые вбивали ему в руки или память. И я была уверена, что в этот момент Дидье вовсе не заботился о том, что подумают о нем люди, сидевшие рядом за столом. Он мучительно спрашивал себя, что о нем наговорил Ксавье этому наглецу и насколько безжалостно они насмехались над ним. Он кивнул два или три раза. На губах застыла жалкая, но доброжелательная улыбка. Но этого было недостаточно. Теперь уже все смотрели на него, а молодой красавец сделал вид, что неправильно понял Дидье, приняв его кивок за отрицание.
— Как, господин Дидье, имя Ксавье вам ничего не говорит? Молодой брюнет с голубыми глазами. В общем, красивый парень, — добавил он со смехом, словно извиняясь перед окружающими за Дидье.
— Я знаю одного Ксавье… — начал было Дидье угасшим голосом, а затем резко замолчал.
Мадам Дебу, которая сидела рядом со скандалистом и не одернула его то ли по рассеянности, то ли нарочно, наконец решила прекратить свару.
— Вы слишком громко кричите, — попеняла она соседу.
Но последний был из новеньких и еще не знал, что предупреждение в устах мадам Дебу означало приказ. В данном случае приказ замолчать.
— Так вы все-таки знакомы с Ксавье? Ну, слава богу.
Он улыбался, довольный самим собой. Кто-то глупо хихикнул, скорее всего от неловкости, но этот смешок подхватили, и он сделал круг, добравшись до нашего угла стола. Восемь испуганных и вместе с тем довольных лиц было повернуто в сторону Дидье. Я видела его очень длинную и белую ладонь, судорожно цеплявшиеся за скатерть пальцы. Но движения эти хоть и судорожные, были вместе с тем слабыми и робкими. Он вовсе не собирался сорвать в порыве бешенства эту скатерть, а как бы наоборот, мечтал спрятаться под нее.
— Я очень хорошо знаю Ксавье, — сказала я громко. — Это мой хороший друг.
Все изумленно взглянули на меня. Может, я и была любовницей Юлиуса и протеже мадам Дебу, но как бы там ни было, все привыкли к тому, что я та женщина, которая обычно отмалчивается. Поначалу растерявшись, наш противник быстро пришел в себя и, возбудившись еще сильнее, перешел все границы.
— И ваш друг тоже? Смотри-ка! Сердечный друг, не так ли?
В следующую же секунду Юлиус уже стоял позади меня. Он не сказал ни слова. Он лишь бросил на молодого человека один из тех взглядов, от которых люди обычно испытывают беспокойство и неловкость. Этот взгляд мне уже был хорошо знаком. Еще через секунду мы направлялись к выходу. Я едва успела схватить Дидье за руку, и вот мы уже стояли в холле Опера. Там мы снова превратились в людей света. Мы взяли в гардеробе пальто и стали спускаться, когда на лестнице нас догнал один их холуев мадам Дебу.
— Вы должны вернуться. То, что произошло — просто нелепо. Ирен в бешенстве.
— Я тоже, — сказал Юлиус, застегивая пальто. — Мадам и господин Дидье были моими гостями на сегодняшнем вечере.
А когда мы вышли и глотнули свежего воздуха, я расхохоталась, прыгнула на шею Юлиусу и поцеловала его. Он был в ту минуту очарователен на морозе, в своем коротеньком пальто цвета морской волны. Его двадцать волосинок встали на голове дыбом то ли от ветра, то ли от злости. Нет, он был просто неотразим. Дидье приблизился ко мне и прижался к бедру, как это обычно делают собаки, которых непонятно за что наказали.
— Как здорово, что мы ушли оттуда, — сказала я быстро. — Я уже была больше не в состоянии высидеть ни минуты. Юлиус, благодаря вашей заботе о моем счастье (я сделала ударение на слове «моем») мы выиграли два часа. Здорово, мы отпразднуем это в Харрис-баре.
Мы отправились пешком на улицу Дону и с полчаса поболтали о том о сем, пока Дидье не пришел в себя. Наверное, в то же время за одним из столиков в Опера творилась жуткая суматоха. Не скоро мадам Дебу простит мне эту выходку. Редко кто осмеливался покинуть стол раньше нее. Словно «миледи», она, наверное, уже составила план своей мести, и если бы не то безразличие, которое я испытывала по отношению к ее подручным, то вряд ли мне удалось бы спокойно уснуть в ту ночь. Если не считать чувства признательности, которое я испытывала к Юлиусу, у меня не было больше причин присутствовать на этих ужинах. Кроме, правда, одной: я не знала чем занять вечера. Постоянно находясь рядом с Аланом, я отвыкла от одиночества. К тому же Алан сделал все, чтобы отдалить меня от парижских друзей. Теперь я понимала, что это ему удалось. Может быть, на первый взгляд мы и составляли очаровательную пару, но терпели нас с трудом. Очевидно, из-за той нервности, которая словно электрический разряд била окружавших нас людей. Мои друзья тоже изменились за эти три года. У них появились другие заботы. Их интересовали дела и деньги, и в глазах такого привилегированного человека, как я, они превратились в мелких или крупных мещан. Они перешли барьер зрелости без меня, а я вернулась к ним все тем же подростком, сбежавшим от другого беспечного и богатого подростка по имени Алан. Наверное, сами того не зная, мы с Аланом сильно их раздражали. Словно герои, сошедшие со страниц Фитцжеральда, мы не имели ничего общего с тем точным, материальным и жестоким миром, в котором они вынуждены были жить и барахтаться. Работа, семья, замкнутый круг забот. Были, конечно, и те, кто опоздал на поезд: веселые алкоголики или люди, покорившиеся судьбе, как Малиграссы (правда, Малиграссы уже были стары для борьбы). Да встречались еще одинокие отшельники, измученные ностальгией, но с ними обычно никто и не желал встречаться. Вот почему великолепный и ничтожный, очень жестокий круг мадам Дебу развлекал меня. По крайней мере, эти не позабыли своих амбиций. Они всегда были одни и те же. Им не надо было переодеваться.
8
На следующий день Дидье позвонил мне в редакцию, пробормотал что-то по поводу вчерашнего инцидента и пригласил в бар на улице Монталамбар, где него была привычка бывать. Он хотел познакомить меня с одним очень дорогим ему человеком. Я тут же подумала о Ксавье и почувствовала себя неловко. Я даже собралась было отказаться, потому что терпеть не могу вмешиваться в личные дела друзей, но потом подумала, что раз он хочет этой встречи, значит, по той или иной причине, она ему необходима, и согласилась.