В Луганске-Ворошиловграде
Шрифт:
Время замерзанья, время таянья –
Возвращается любовь: «Привет!»
* * *
Очарование пейзажа городского,
В котором строго, как из буквы слово,
Взрастает улица из азбуки домов,
В котором музыка – дороже слов.
Здесь легче подарить, чем получать подарки,
Поскольку жизнь, похожая на супермаркет,
Скорей расчётлива, чем жертвенно добра.
И, всё ж, пейзаж. И – музыка с утра…
* * *
Новости
Моя вчерашняя лень –
Им дела нет до меня,
Ведь я – сегодняшний день.
Что мне Москва и Рим,
Дальний и Ближний Восток –
По проводам моим
Пульсирует кровь, а не ток.
И, кровью обожжена,
Вибрирует у виска
Струна или же страна,
Сладка и как дым горька.
* * *
Нас учили, учили, ещё раз учили…
И конспекты тех лекций ещё не истлели.
Только знания старые нынче не в силе,
И беспомощны, как импотенты в постели.
Нас учили, учили, ещё раз учили…
Где ты, призрак бродячий знакомого «изма»?
Отряхаю конспекты, как память, от пыли
И прилежно ищу хоть бы тень оптимизма.
* * *
«И это всё, что я возьму с собой
В край целований молчаливых»
М.Цветаева
Край молчаливых целований –
Не новостной.
Там – всё на грани иль за гранью…
Но, Боже мой,
Как молчаливы эти двое
В пылу страстей.
Им хорошо вдвоём с любовью,
Без новостей.
* * *
Свобода – это слово или Шустер?
А правда – для себя или для всех?
Действительно, у знаний – привкус грусти,
И мнится поражением успех.
Куда ни глянь – дыра или прореха,
Но слово молвит каждый – о своём.
А Шустер – не свобода, только эхо,
В котором слышен отдалённый гром.
* * *
Как живётся? – В контексте событий.
И, наверно, в контексте тревог,
Наслаждаясь луною в зените,
Как мерцаньем чарующих строк.
Как живётся? – С мечтой о Карраре,
Невзирая на то, что труха, –
Повсеместно, не только в амбаре.
И лишь шаг – от любви до греха…
Но, взрывая нелепые будни,
Прорываясь сквозь дни и века,
И сквозь слёзы – любовь неподсудна,
И, как стих, иногда высока.
* * *
Кому-то верит донна Анна.
Не год – который век подряд
Клубится
Мосты над временем горят.
Пренебрежительной ухмылкой
Опять оскален чей-то рот.
И вечность, как любовник пылкий,
Не отдаёт, а вновь берёт.
* * *
За всё приходится платить –
Судьбой, монетой, кровью…
Вопрос «Как быть или не быть?» –
Всегда у изголовья.
Не отрекаясь от грехов,
Любви, ошибок, боли,
На «Будь готов!» – «Всегда готов!»
Твержу, как раньше, в школе.
* * *
Всё хорошо, но, всё-таки, не так.
Не виноват, но чувствую вину.
Гуляет вдоль судьбы сквозняк,
Судьбу объединяя и страну.
Не в темноту и не в небесный свет
Уходят мысли, обретя покой…
Так роща, отгуляв, оставит след,
Спустя века став нефтяной рекой.
* * *
Пугает пустота пространства и души,
Нахмуренность и взгляда, и поступка.
Почти над головой проносятся стрижи,
Сигнал давая, что мгновенье хрупко.
Взлетая снова над пророчеством своим,
Грозу не приближая, а лишь чуя,
Они глотают в крике вместе с нами дым
Отечества, как горечь поцелуя.
И не страшась совсем пространственной тоски,
Жрецы небес взирают отстранённо,
Как просто, от вражды и склоки далеки,
Растут не люди – тополя и клёны…
* * *
О низменных чувствах не пишут стихи,
О них не слагают былины.
Из них сочиняются только грехи
С позорищем наполовину.
Но средь новостей ощутишь вдруг порой
Тех чувств одуряющий жар…
И, кажется, с жизнью проходишь сквозь строй,
Где каждая новость – удар.
* * *
Грушка уже зацвела,
И нет тополиного пуха…
И кажется: «Что там дела!»
И кажется: «Что там разруха!»
Бери не за деньги – за так
Всё то, что за деньги не купишь…
Ведь там, в небесах, – не пятак,
И не пламенеющий кукиш.
* * *
Летучий дым болгарских сигарет –
Забытый символ дружбы и прогресса.
«Родопи», «Шипка», «Интер», «Стюардесса» –
Не в небесах клубится лёгкий след,
А в памяти, где тень яснее света,
Где хорошо быть просто молодым,
С беспечностью вдыхая горький дым
Отечества, как дым от сигареты…