В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г.
Шрифт:
— Ладно. Максимум два человека. Всякие расспросы, выяснения, расследования категорически запрещаю. Даже если обнаружится этот… генератор. Что ты улыбаешься, Павел? Имей в виду: фантомов мы должны взять в кратчайшие сроки. Неизвестно, что они могут натворить, если будет отдана команда. Коннар, у вас все готово? Включайте. Доктор! Уберите свет — там, справа.
Мы смотрели запись, сделанную Коннаром на Спектакле. Она была очень забавной. Лента фиксировала лишь то, что было на самом деле, исключая достройку деталей, произведенную нашим сознанием.
Совещание пиратов во главе с капитаном Клайдом происходило во вполне современной комнате, лишь чуть-чуть тронутой голограммами. А улица города и площадь его были весьма удачно наложены на коридор Дома, который вел в дирекцию.
И среди этих примитивных декораций нелепо бегали, падали, сражались с невидимым противником фигуры зрителей в модных костюмах. Выглядели они карикатурно. Несколько раз я видел на экране себя: дергаясь, как марионетка, я прыгал по палубе, и лицо у меня было глупо-восторженное. Август смотрел на экран бесстрастно. Но потом мы прокрутили ленту, снятую мной, я увидел точно такого же Коннара и немного успокоился.
Обе ленты в основном совпадали. Различия начинались к концу. Коннар не был в осажденном городе, он высадился с десантом и находился в отряде, который карабкался по тропе к площади, — я видел их сверху.
Мой показ завершался комнатой настройки в телецентре, где мертвый Кузнецов смотрел вверх остановившимися глазами.
Зажгли свет.
После паузы Август сказал:
— Мы, конечно, постараемся идентифицировать каждого зрителя, попробуем установить их присутствие в районе телецентра. Но это вряд ли что-нибудь даст.
Участвовало более двухсот человек.
— А лента Кузнецова? — спросил Коннар.
— На нем не было ленты.
— Зондаж мозга?
— Сплошные помехи, — ответил Август. — Чернота. Смерть наступила внезапно. Он ни о чем не думал.
В комнате стало тихо. Жужжал невыключенный проектор. Август потрогал себя за массивную щеку, словно болел зуб.
— Кто такие Великие Моголы, теперь представляете?
— Да, — сказали мы с Коннаром.
— Специалисты, — кивок в сторону доктора, — полагают, что одно из имен в том или ином сочетании может быть словом. Вводит Моголов Павел, Коннар — наблюдатель.
— Можно еще раз посмотреть середину второй пленки? — неожиданно попросил доктор. — Там есть одно любопытное место — когда вы выходите…
Я погнал ленту, фигуры на экране заметались как сумасшедшие. На совещании я притормозил. В объектив попали надменное, брезгливо сморщенное лицо капитана Клайда, парики над картой, Анна, уронившая голову на руки. Все двигались замедленно, словно в воде. Август увидел, как Коннар подмигнул мне, и недовольно кашлянул.
Потом
Там стояли два пирата. Один протягивал другому золотой браслет.
— Стоп! — сказал доктор. Изображение застыло. Он ткнул пальцем: — Синэргетический блокатор нервных волокон АСА-5 многоразового использования, проще говоря — болеизлучатель.
— Крупно! — гаркнул Август.
Я повернул ручку. Браслет заполнил экран. Сомнений не оставалось.
— Время?
Я посмотрел на цифровку:
— Двадцать один одиннадцать.
— Значит, через четыре минуты после убийства, сказал Август. — Дай лица. Вот они, фантомы!
Оба лица были усатые, в париках. Совершенно незнакомые. Мне что-то в них не понравилось.
— Ну и глаз у вас, доктор, — уважительно сказал Коннар.
— Вот этот, левый, убил Кузнецова, — сказал Август. — А почему маскарад, это ведь не голограмма?
Я понял, что мне не нравится, и сказал зло:
— Мы их не определим. Это люди, одетые под голограмму. Они в биомасках.
— Свет! — черным голосом приказал Август.
Глава седьмая
Зал походил на оранжерею. По стенам тянулся вверх узорчатый плющ. Его прорезали огненные стрелы бегоний. В длинных аквариумах в зеленой густой воде висели толстые пучеглазые рыбы, подергивали шлейфами плавников.
— Очень рад, что вы нашли время, — сказал директор. — Мы, знаете ли, всякий раз отмечаем премьеру небольшим торжеством. Элга, поухаживай за гостем.
Элга налила мне в узкий бокал чего-то лимонно-желтого, плотным слоем всплыла коричневая лопающаяся пена. Я пригубил. Это был приправленный специями манговый сок со слабыми признаками алкоголя. Такой же напиток стоял и перед остальными, только режиссер, опустив голову, рассматривал прозрачную жидкость в своем стакане.
Даже на полу росла трава. Я нагнулся. Трава была настоящая. Заодно я оглядел зал. Коннар сидел через столик от меня; как воробей, вертел головой, смуглыми пальцами чертил воздух. Три симпатичные девушки за его столиком переламывались от смеха.
Анна была с отцом. Встретила мой взгляд — отвернулась. Какой-то долговязый тип горячо говорил с ней, взял за кисть, поцеловал кончики пальцев. Волосы его, меняя окраску, непрерывно шевелились. Будто черви.
— Мы потанцуем? — спросила Элга на ухо.
Сегодня она была одета удивительно скромно — в серую накидку с прорезами для рук.
— Обязательно, — сказал я.
— Наш Спектакль, — говорил директор, — является не разновидностью искусства, как иногда полагают, а, скорее, синтезом всех искусств. Ничего подобного не было прежде, разве что на заре цивилизации, когда музыка, слово, движение тоже были объединены. Я вижу в этом глубокий смысл: мы повторяем то, что уже было найдено человечеством, но повторяем иначе — отобрав лучшее, органически сплавив его в Спектакле, создавая тем самым некую высшую и, возможно, окончательную форму.