В мишуре и блестках

Марш Найо

— Да, хорошо. Я позвоню...

— Они, наверное, у себя, в гостиной для прислуги, как вы ее называете, не так ли?

— Да, вероятно. Да, конечно, они там.

— Я пройду к ним.

— Мне проводить вас?

— В этом нет необходимости. Будет лучше, если я пойду один.

— Аллейн, я очень прошу вас, не... не...

— Я буду говорить с ними так же, как я говорю с любым из вас. Без предубеждения и поспешных выводов.

— О, я понимаю. Да. Ну хорошо. Но... послушайте, хватит ходить вокруг да около. Я хочу сказать, вы же уверены... не правда ли?.. что имело место насилие.

— Когда на рабочем конце кочерги обнаруживаешь кровь и волос, подобная мысль не может не прийти в голову. Вы не согласны?

— О боже! — простонал Хилари. — Боже, боже, боже! Как мне все это надоело! Что за мерзкое отвратительное занудство!

— Можно и так сказать. Комната для прислуги находится за той дверью? Я сам найду дорогу, не беспокойтесь.

— Буду ждать вас в кабинете.

— Как хотите.

Дверь, обитая традиционным зеленым сукном, открывалась в коридор, тянувшийся от часовни, из конца западного крыла, к складским помещениям и кухне, примыкавшей к столовой в конце восточного крыла. Услышав приглушенные голоса за дверью посередине коридора, Аллейн постучал и вошел.

— Можно? — спросил он.

Комната была просторной и уютной, с камином, телевизором и радио. На стенах висели репродукции постимпрессионистов, подобранные, Аллейн не сомневался, Хилари. На полках выстроились книги, явно свидетельствовавшие об упованиях хозяина развить интеллект его служащих. Стол посреди комнаты был завален разнообразными журналами, видимо более точно отражавшими истинные вкусы слуг.

Румяный как яблочко мальчик смотрел телевизор, пятеро постоянных слуг Хилари сидели вокруг камина, тесно сдвинув стулья. Когда Аллейн вошел, они вскочили с таким видом, словно их застали врасплох. Катберт шагнул навстречу посетителю и замер.

— Я подумал, что будет удобнее обсудить происшедшее событие здесь, где нам никто не помешает, — сказал Аллейн. — Не присесть ли нам?

Катберт, метнув взгляд на остальных, рывком придвинул стул, стоявший посередине. Аллейн поблагодарил и сел. Мужчины переминались с ноги на ногу. В другом конце комнаты слегка искаженный голос крикнул: "Чего вы ждете, ребята? Сматываемся!"

— Выключи, — зычно скомандовал Катберт, — и иди сюда.

Розовощекий мальчик выключил телевизор и, краснея, бочком приблизился к камину.

— Садитесь, — пригласил Аллейн. — Я не отниму у вас много времени.

Все сели, и Аллейн воспользовался возможностью как следует разглядеть всю пятерку. Вот Катберт, бывший старший официант, зарезавший любовника жены в те времена, когда за подобные деяния грозила смертная казнь, и чудом избежавший петли; смуглый, толстеющий и лысеющий, он казался солидным и основательным. Затем черноволосый, бледный Мервин, тот, что когда-то расписывал вывески и необыкновенно ловко мастерил ловушки; сейчас он сгорбился и смотрел куда-то вбок. На губах Уилфреда, по прозвищу Котеночек, блуждала усмешка; он обожал кошек и забил охранника до смерти. Прохвост и Щеголь крепко спали, пригревшись у него на коленях. Почти альбинос Найджел с мучнистым цветом лица, в прошлом религиозный маньяк, замочивший некую порочную женщину. И наконец, Винсент. Аллейн впервые увидел его в Холбердсе и немедленно узнал, поскольку сам его арестовывал, когда Винсент, служивший садовником, запер сварливую хозяйку в теплице, обильно политой мышьяковым раствором. Защита, построенная на том, что из-за финиковой пальмы хозяйку нельзя было разглядеть и садовник не ведал о ее присутствии, оказалась успешной, и Винсента освободили. Тогда Аллейн был скорее рад такому исходу дела. У Винсента были натруженные узловатые пальцы, а лицом он напоминал хорька.

На Аллейна никто не смотрел.

— Прежде всего я хочу сказать вам следующее, — начал Аллейн. — Вам известно, что я знаю, кто вы такие, и что вы сидели, и по каким обвинениям. Вы, — обернулся он к Винсенту, — могли бы заявить, что отличаетесь от остальных, поскольку с вас обвинение сняли, но по отношению к нынешнему делу и на данном этапе расследования никтоиз вас ни в чем не обвиняется. Это означает, что ваши прошлые досье меня совершенно не интересуют и не будут интересовать впредь, если только вновь возникшие обстоятельства не заставят меня думать иначе. Исчез человек. Мы не знаем почему, как, когда и где, и мы должны его найти, как говорится, живым или мертвым. Если я выражаю надежду, что кто-либо из вас или все вы сможете помочь нам, то не имею в виду — повторяю, вовсене имею в виду, — что кто-либо или все вы подозреваетесь в причастности к его исчезновению. Я говорю чистую правду: я пришел сюда, чтобы узнать, нет ли у вас каких-либо предположений, пусть даже самых банальных, которые могли бы дать нам зацепку, пусть даже самую пустяковую. Для меня как следователя вы находитесь в равном положении с остальными обитателями дома. Вы поняли?

Последовало столь долгое молчание, что Аллейн засомневался, дождется ли вообще ответа. Наконец Катберт произнес:

— Поняли, сэр, полагаю, все поняли.

— Но не обязательно поверили. Так?

На сей раз молчание никто не нарушил.

— Ладно, — продолжал Аллейн, — не могу вас винить. Естественная реакция. Я лишь надеюсь, что вы уважите мою просьбу.

Он обернулся к мальчику, с настороженным видом стоявшему в стороне.

— Ты из местных? — спросил Аллейн.

Не без труда он вытянул из мальчика, что зовут его Томас Эплби, отец у него фермер и наняли его в Холбердс только на праздники. Мальчик никогда не разговаривал с Молтом, вместе с другими слугами пришел в гостиную на елку, понятия не имел, кто изображал Друида, а получив подарок, вернулся к своим обязанностям на кухне сразу после окончания церемонии. Никакой иной информации поваренок предоставить не смог. Аллейн отправил его спать, чему тот явно обрадовался.

Когда мальчик ушел, Аллейн рассказал слугам, что он узнал о их поведении во время рождественского праздника: они тоже видели Друида, не распознали его, получили подарки и вернулись к своим обязанностям.

— Как я понял, мистер шеф-повар, — продолжал Аллейн, — вы вместе со специально нанятыми помощницами заканчивали приготовление ужина для детей и видели мисс Тоттенхэм, возвращавшуюся в гостиную, но Молта вы не видели. Верно?

— Да, верно. — На щеках толстяка заиграли ямочки. — Я занимался своим делом, понимаете ли, сэр, и вряд ли мог куда-нибудь отлучиться.

— Хорошо. А вы, — Аллейн обернулся к Винсенту, — делали то, что должны были делать согласно распорядку праздника. В полвосьмого вы заняли позицию за углом западного крыла. Так?

Винсент кивнул.

— Скажите, пока вы стояли там, открывал ли кто-нибудь окно и выглядывал ли из него? Не припоминаете?

— Само собой, припоминаю, — отозвался Винсент. Слова он выговаривал немного странно, а голос звучал простуженно. — Он и выглядывал. Посмотреть, на месте ли я. В полвосьмого.

— Полковник? Или Молт?

— Почем я знаю? Я принял его за полковника, потому что выглянуть должен был полковник. Ясно?

— Он был в бороде?

— Не разглядел. В окне горел свет, и он был черный как уголь.