В мишуре и блестках
Шрифт:
Они спустились на следующий этаж и пошли по толстому ковру, покрывавшему коридор, ведущий в гостевые комнаты. В коридоре горели лишь несколько настенных ламп, прикрытых абажурами, и было очень тихо. Сюда не доносились ни шум бури, ни звуки с нижних этажей. Аллейн предположил, что Хилари с гостями все еще в столовой, и почувствовал, что голоден как волк. Он уже собрался поделиться своими ощущениями с Рэйберном, но вместо этого положил руку на плечо суперинтенданта, призывая к тишине, и, дернув подбородком, указал вперед. На ковре у одной из дверей лежала серебристая полоска света.
Аллейн сосчитал двери. Трой рассказала ему, где кто обитает. Они находились сейчас рядом с гардеробной, соединявшейся через ванную со спальней Трой. Далее шли спальня, ванная и гардеробная Форестеров. За ними такое же помещение, занимаемое мистером Смитом, а в просторной угловой комнате западного крыла, с отдельной ванной, располагалась Крессида. Где спал сам Хилари — несомненно, в роскошных апартаментах, подобающих хозяину замка, — Трой понятия не имела.
Свет проникал из-под двери спальни Форестеров.
Аллейн прислушивался секунду, ничего не услышал, но более раздумывать не стал. Жестом приказав Рэйберну не двигаться с места, он рывком открыл дверь и вошел в комнату. Его вторжение сопровождалось громким треском.
Человек, стоявший у окна, обернулся: светловолосый, бледный, в темных брюках и вязаной кофте. Аллейн видел его раньше.
— Снова добрый вечер, — сказал Аллейн. — Я ошибся. Думал, это комната моей жены.
— Следующая дверь, — едва слышно произнес мужчина.
— Какой же я дурак. Вы, должно быть, Найджел.
— Правильно, сэр.
— Я любовался вашим творением во дворе. В самом деле впечатляет.
Губы Найджела зашевелились.
— Большое спасибо, — беззвучно произнес он.
По стеклу потоками стекал дождь. Голова, лицо и свитер Найджела были мокры.
— Досталось вам, — небрежным тоном заметил Аллейн.
— Дождь начался так неожиданно. — Найджел словно оправдывался. — Я... я закрывал окно, сэр. Оно заедает, окно то есть.
— Боюсь, ваша статуя погибнет.
— Значит, в наказание, — вдруг заявил Найджел.
— В наказание? Кому? За что?
— Вокруг много грешат, — громко продолжал Найджел. — По-всякому. Никогда не знаешь, кому и за что.
— Например?
— Языческие ритуалы. Замаскированные под христианские. Всюду видно богохульство. Чуть-чуть, но видно, если правильно посмотреть.
— Вы имеете в виду рождественскую елку?
— Языческие ритуалы вокруг идолов. Камланья. И вот, видите, что случилось с ним?
— Чтослучилось с ним? — спросил Аллейн, подозревая не без опаски, что вызвал в собеседнике приступ горячечного бреда.
— Он исчез.
— Куда?
— А! Куда! Туда, куда заводит грех. Я-то знаю. Кому знать, как не мне. После того, что я сделал.
Внезапно лицо Найджела резко переменилось. Рот широко раскрылся, ноздри раздулись, белесые ресницы затрепетали, и Найджел, словно в подражание природному явлению, бушевавшему за окном, залился слезами.
— Послушайте... — начал Аллейн, но Найджел с безумным стоном бросился вон из комнаты и, громко топоча, ринулся по коридору.
На пороге появился Рэйберн.
— И как только такого придурка взяли на работу? — осведомился он. — Это который?
— Найджел, второй слуга, тот, что когда-то делал фигурки, потом стал религиозным маньяком и убил порочную женщину. Говорят, его вылечили.
— Вылечили?!
— Правда, мистер Билл-Тасман предупреждал, что когда Найджел вспоминает о своем преступлении, то начинает рыдать. Он как раз о нем вспомнил.
— Я кое-что слышал. Парень невменяемый. Религиозный маньяк.
— Интересно, зачем он высовывался из окна.
— А он высовывался?
— Думаю, да. Вряд ли он всего лишь закрывал окно, тогда бы он так не намок. И на ковре почти нет следов дождя. Не верю, что окно было открыто, он сам его открыл.
— Забавно!
— Пожалуй. Давайте осмотрим помещение.
В спальне они не нашли ничего примечательного, разве что зеленые тропические зонты Форестеров. Найджел расправил постели, вынул ночные рубашки и подбросил дров в камин. Все окна были закрыты.
— Вам не кажется, — заметил Рэйберн, — что здесь следовало бы поставить обогреватели? А то весь ремонт пойдет насмарку. Сколько денег угрохано!
— Билл-Тасман пытается воссоздать прошлое.
— Ну тогда сумасшедшая прислуга ему в самый раз.
Они прошли через ванную, пахнувшую мылом, прорезиненной тканью и лосьоном для волос. Мистер Рэйберн продолжал громко комментировать обстановку в Холбердсе:
— Ванные! Ни дать ни взять, как в десятизвездочном отеле. Глазам своим не веришь. — Он несколько смягчился, обнаружив в гардеробной полковника решетчатый радиатор. Радиатор был включен, видимо, Найджелом. — Гляньте-ка! А как счет за электричество придет! Ему все нипочем!
— А вот и валлийские каминные щипцы, — заметил Аллейн. — Отполированные до блеска и, конечно, ни разу не использованные. Кочерга блистательно отсутствует. Думаю, Джек, следует запомнить взаимное расположение камина, кровати, окна и дверей. Когда выходишь из ванной, окно находится справа, дверь — слева, кровать, стоящая перпендикулярно стене, — напротив, а за ней, у дальней стены, камин. Если бы я сидел за кроватью, а вы бы выходили из ванной, вы бы заметили меня?
— Нет, а что? — с интересом отозвался Рэйберн, ожидая продолжения, но тщетно. Аллейн обогнул кровать, узкое викторианское ложе на высоких ножках и с четырьмя столбами без занавесок. Викторианское же стеганое покрывало свисало до полу и с одной стороны пузырилось. Аллейн откинул покрывало — под кроватью стоял походный сундучок полковника Форестера, японский, крытый черным лаком, с надписью, сделанной белой краской. Вокруг замка явственно виднелись царапины и зазубрины.