В моей руке – гибель
Шрифт:
— А ты что конкретно предлагаешь? — спросил Колосов.
— Я? Да упаси аллах, — тут Халилов коснулся православного креста, как всегда, видневшегося в вырезе его щегольского черного свитера, — мне учить вышестоящее начальство. Но я бы, Никита… я бы в отношении Гоши Бриллианта сыграл по сценарию Лжедмитрия. Помнишь, как в случае с голутвинскими братками?
Никита отлично помнил это дело. За него Халилов получил свою первую награду. И Лжедмитрия он этого помнил, но… Они тогда проспорили часа три. И постепенно Колосов перестал воспринимать халиловскую авантюру в штыки. Ренат был совершенно прав в том, что работать с таким опытным зеком, как Бриллиант Гоша, негласно уже после его задержания в условиях
Халилов предлагал иной подход; сделать все, чтобы Михайлов разоткровенничался вынужденно. Его бы к этому просто принудили, и сделал бы такой наезд на Михайловского лидера, нежданно-негаданно вдруг оказавшегося в патовой ситуации, один-единственный человек — наркоман-отморозок, кровный брат убиенного Гранта, одержимый одним лишь яростным желанием мести за побратима — не кто иной, как Карпов-Акула, точнее Лжеакула, в роли которого бы выступил сам…
— Да ты пойми, Крестный, Михайлов Акулу никогда не видел, — настойчиво твердил Халилов. — Это что, для нас не повод для маневра?
Никита отлично понимал, куда он гнет — Лжедмитрий, подставное лицо, в роли которого хотелось выступить самом Ренату. Да, у этого парня был просто талант перевоплощения, но…
— Комар носа не подточит, Крестный, — горячился Халилов. — Пригласим, как тогда, гримера, обставим все в лучшем виде и… У меня руки чешутся на этого импотента! Давай провернем Лжедмитрия, а? Ну скажи, что мы теряем? Только дело надо так обставить, чтобы он дрогнул, побежал, чтобы от него сразу же отсеклась охрана, эти его воровские барбосы.
А уж один на один мы с ним так поговорим, так потолкуем…
«Потерять» в таком деле можно было многое: от нескольких килограммов, утраченных от нервного стресса, до жизни, однако Халилов, как никто, умел настаивать на своем. И настоял-таки. В любом случае для проверки Михайловской версии следовало что-то предпринимать: начальство настаивало на «активизации разыскной работы». И Колосов решил рискнуть.
Ждали юбилея Бэмса. Брать всю топ-компанию решено было демонстративно-устрашающе с максимальным шумом и громом. К штурму тихого загородного ресторанчика «У дяди Сени» привлекали бездну сил и средств: помимо сыщиков — ОМОН, спецбатальон ГАИ (на случай преследования), сотрудников прилегающих отделов милиции, линейные ОВД на железной дороге и охрану Внукова.
Колосов все эти дни оставался на работе допоздна: параллельно с операцией «Лжедмитрий» готовилась операция прикрытия источника, передававшего информацию из оружейного «подполья». И там надо было действовать так, чтобы комар носа не подточил.
И вот наконец сведения из ресторана поступили: Бэмс снял «Дядю Сеню» на весь вечер субботы 26 мая. Среди приглашенных числился и Михайлов — в меню ужина было немало наименований вегетарианских блюд, а на десерт подавалась любимая язвенником Гошей гурьевская каша. По плану «Лжедмитрий» весь шум и гром при штурме ресторана Бриллианта Гошу должен был задеть лишь косвенно напугать. Для лидера ОПГ готовился путь отхода. Его нельзя было задерживать ни в коем случае.
Хлебосольный Бэмс собирал гостей к восьми вечера. Все начали прибывать к точно назначенному времени. Михайлов приехал один из первых в сопровождении своих людей. Они с Бэмсом уединились в отдельном кабинете потолковать за жизнь, а потом перешли в общий зал. К девяти ресторан гудел, как потревоженный улей. Гости пили, ели, произносили тосты за волю, веселились, вспоминали былое.
Сигнал к штурму прозвучал в четверть одиннадцатого. И началось! ОМОН брал ресторан словно гнездо террористов-смертников. С грохотом вылетали стекла, завешанные жалюзи, в дверь
Михайлов, пригнувшись, добежал до своей машины. Он был один, без телохранителей, которые остались в зале, успокоенные ударами омоновских резиновых дубинок. Бриллиант плюхнулся за руль и нажал на газ. Не обошлось без маленькой нервотрепки. Километра три его преследовала какая-то чахлая гаишная «Волга» с хрипящим от старости мотором. Но он оторвался от погони. Так ему по крайней мере в тот миг казалось. Что ж…
В этом деле была тысяча и одна случайность. Все не предусмотришь. У Колосова голова шла кругом, когда он вспоминал, как они моделировали бесконечное число вариантов возможного поведения Михайлова «после ресторана». Он мог поехать куда угодно, и каждый его возможный маршрут следовало отработать, чтобы подготовить Бриллианту Гоше на этом маршруте нежданную встречу.
Варианты перебирались даже в последние минуты перед операцией, когда они сидели в кабинете на Никитском, превращенном в «гримерную», — над внешним видом Рената колдовал один из сыщиков, за плечами которого было пять лет работы в народном театре. Халилов особенно тревожился насчет препарата, закапанного в глаза. Для достоверности превращения спортсмена и атлета Халилова в законченного отмороженного наркомана следовало добиться сужения зрачков. Ренат вертелся перед зеркалом и то и дело повторял: «Ну и рожа!» Они ждали звонка, чтобы сесть в машину и ехать туда, куда скажут сотрудники, осуществлявшие скрытое наблюдение за Бриллиантом Гошей.
Они все рассчитали правильно: Михайлов, хотя формально он и был чист, не жаждал встречи с милицией и предпочел исчезнуть с места событий. Пройдет день-два, неделя, страсти поостынут. Гостей Бэмса, как это и бывало прежде, после соответствующей проверки выпустят, ну и… Беспокойные времена лучше пережидать где-нибудь у ласкового моря, на курорте, чем в камере СИЗО.
Бриллиант Гоша поступил одновременно просто и мудро.
Проехал до Внукова, потом развернулся и тихонько направился в сторону Москвы. Добравшись до Дорогомиловской заставы, оставил машину на платной стоянке. И ровно в полночь переступил порог Киевского вокзала. Мельком взглянул на табло. В половине первого с шестого пути отправлялся скорый поезд Москва — Брянск. Михайлов плотнее запахнул на себе плащ — несмотря на почти летнюю ночь, его отчего-то знобило — и подозвал носильщика. В ноль часов семь минут он уже подходил к девятому вагону — бывшему «С В». Носильщик рысью поспешал с билетами: Михайлов приобрел целое купе по двойному тарифу. Ровно в половине первого он уже устало следил из окна вагона за уплывающими назад огнями вокзальных фонарей. Его успокаивал мерный перестук колес. Он намеревался выйти в Калуге: поезд прибывал туда в пять утра. Оттуда позвонить по мобильному телефону в Москву адвокату — солидная контора, тьма сотрудников, — готовому включиться в дело с момента задержания любого из членов Михайловской группировки, — узнать положение дел.
А там уж…
По вагону прошел кондуктор, проверявший билеты. Михайлов попросил принести чаю. Спустя десять минут в дверь постучали. Чай, видимо, принесли. Михайлов дотянулся до двери и открыл защелку.
— Поставь на стол и дай чистое полотенце. — Он чувствовал выступившие на лысине пот и жир, ему не терпелось умыться. При проверке билетов он дал проводнику «полтинник» и поэтому надеялся на его расторопность и внимание и даже не смотрел в его сторону — устал, нервы были словно натянутая проволока, глаза закрывались сами собой. Нет, в пятьдесят три года такие хлопоты — это уже тяжело, это уже такая нагрузка на здоровье…