В моей руке – гибель

Степанова Татьяна Юрьевна

— И волки в лесу, — хмыкнул Колосов.

— Никита Михалыч, помолчи. — Он удивленно глянул: надо же, схлопотал! А в Половцево, в Уваровку вы с братом не ходили, Костя?

— Туда на автобусе надо. Денег нет. Пехом иногда, редко.

— Значит, бывали в тех местах. А никого дорогой не встречали? Ребят, взрослых с собаками, например?

— Собаки на цепи должны быть, — назидательно заметил Костик. — Мамка так говорит. Отчим один раз кобеля приволок, так она потом орала: у нас не зверинец, а квартира!

Катя вспомнила котов. М-да-а, квартирка, живодерня

скорей. Дурная наследственность. Благо еще Костик этот производит впечатление тихого психа: не противоречит, на вопросы отвечает, не замыкается.

— Не встречали вы, значит, в лесу людей с собаками?

— Не встречали.

— И вас никто никогда в лесу не пугал, не обижал?

— Серый волк там не глодал ли Красной Шапочки? — снова влез Колосов. Катерина Сергеевна, о чем ты его спрашиваешь?

— Никто не обижал? — продолжала настойчиво допытываться Катя.

— Меня не обидишь, — заявил вдруг Листов. — Если что, мы с братаном и сдачи дадим. Видишь, какие мускулы? — Он продемонстрировал Кате тощую цыплячью переднюю конечность. — За горло схвачу — задушу к… матери!

— Потише, потише, — Колосов нахмурился.

«Строптивый имбецил», — Катя тут же вынесла Листову диагноз, противоположный своему прежнему.

— А ты, значит, можешь и человека задушить, Костик? — спросила она задушевно.

— Запросто.

— И не жаль тебе его будет?

— А чего жалеть? Народу много.

— Ну а ты пробовал уже?

— Не-а. Зачем? — резонно удивился Листов и снова сладко зевнул. — Я спать хочу.

— А не страшно было бы тебе душить человека? — гнула свое Катя.

— Чего страшно-то? В овраге вон собаку задушили, так мы с Ленькой смотреть ходили. Нормальная псина, тока мертвая, и голова у ней туда-сюда мотается, как у того мужика на березе.

— Какую собаку задушили, Костик?

— Злую. На Мебельном у заправки ее держали. Потом она убегла у них нам ребята говорили. Потом ее в овраге нашли. Башка набок свернута.

— А когда вы ходили смотреть на собаку? — спросил Колосов.

— Не помню я!

— Зимой, когда снег был?

— Нет, мы тогда банки на березах ставили, сок брали.

— И шел сок уже?

— Не-а, не шел еще. Ну чего пристали? Я спать хочу!

Катя поднялась. Колосов вызвал дежурного, Листова увели.

— Убедилась, — заметил Колосов, — не супермен отнюдь.

А младший вообще шкет.

— С ними надо разговаривать, Никита, — Катя вздохнула. — Много, подробно. Тут психолог нужен, педагог хороший. Это же интереснейший психологический феномен: с одной стороны, полнейшая социопатия, а с другой похороны трупа, мародерство и…

— Ты Листова на что-то нацеливала, да? На что? Что узнать хотела? поинтересовался Колосов.

— Ничего, так, — она отвернулась, — что это еще за задушенная собака, а?

— Никита Михалыч, там эксперты в Москву уезжать собираются, так спрашивают: вы поедете? — В кабинет заглянул дежурный по ИВС.

— Я остаюсь, вот пусть коллегу захватят, скажите, чтобы подождали.

У кабинета они застали Сергея Новогорского. Катя его отлично знала: ведущий

эксперт отдела специальных исследований ЭКО. Не раз она делала материалы об этом отделе, не раз встречалась и с Новогорским. Это был настоящий красавец, и он отлично знал это. В ЭКО в него был влюблен весь женский персонал — и стар и млад. Новогорский жуировал жизнью напропалую: постоянно то женился, то разводился, разменивал квартиру, платил алименты, терпел лишения и неудобства, но поиски личного счастья не прекращал.

— Никит, у Ласкиной голова раскалывается, найди анальгин, а? — попросил Новогорский. Ласкина была его непосредственной начальницей, возглавляла бригаду экспертов. — А то по такой дороге, да от бензина еще инсульт с нашей старушкой случится.

Колосов открыл кабинет, пошарил в своей спортивной сумке, которую брал во все командировки по районам, нашел таблетки.

— Кать, ты с нами до Москвы? Минут через пятнадцать поедем. Ласкина в комнате отдыха прилегла, пока колеса не подействуют, лады? А у вас тут что, чай? — Новогорский обернул свой медальный профиль к столу. — А к чаю что? Сделай-ка мне, Катюш, покрепче, а то я прямо совсем обессилел с этой работой.

И он обольстительно улыбнулся.

— Сережа, есть что-нибудь интересное по твоей части на месте происшествия? — спросила она, играя роль хлебосольной хозяйки. Колосов плеснул в чашку эксперта остатки дагестанского коньяка с тремя звездочками.

— Работа в полевых условиях утомляет, Кать. Каменный век это. На месте всего не скажешь. Пробы почвы под березой вроде положительные, есть там кровь, точнее, была в свое время. На одежде Яковенко, ну, я, понятно только фрагмент смотрел, остальные в лаборатории сделаем… Там наслоения частиц в следующей последовательности: глина, идентичная глине оврага на месте захоронения, частицы древесной коры и дорожная пыль. Все в отвратительной сохранности, кроме глины, столько времени прошло ведь.

— И что эта последовательность означает? — спросила Катя.

— То, что Листовы не врут вроде бы, — пояснил Колосов. — Яковенко в тот день шел по улицам столицы, ехал в транспорте — отсюда на его одежде дорожная пыль, потом его одежда контактировала с березой, потом его потащили хоронить в овраг. Вот тебе и следы глины.

— Там еще одна необычная деталь, — Новогорский отхлебнул чай и блаженно вздохнул. — У Яковенко во рту обнаружены волосы.

— Волосы? — Колосов пересел ближе. — Чьи? Что ж ты раньше мне не сказал?

— Я Касьянову сказал, это потом уже выяснилось, в самом конце осмотра. Замотался я с упаковкой этих доков, ну и…

Все равно я сейчас ничего о них сказать не могу, нужна экспертиза в стационаре. Кстати, по трупу Антипова Ласкина уже закончила все исследования, там ведь тоже волосы были, так вот… По этим пока ноль информации, а по тем образцам… Волосы с трупа Антипова не принадлежат человеку.

Это шерсть животного.

— Шерсть? — Никита потер рукой подбородок. — Точно шерсть на Антонове? Ты ж сам говорил: зверье могло подрыть могилу Яковенко, барсука еще поминал… Ты не путаешь?