«В моей смерти прошу винить Клаву К.»
Шрифт:
— Сейчас он выйдет. Я же тебе не про вид говорила, а про внутреннее содержание. Вообще-то он на танцы в горсад никогда не ходит. Но я намекнула, что у тебя возник интерес, и он согласился.
— Сразу? — спросила Клава.
— Сначала он сказал, что я вру.
— Догадливый. А почему же потом согласился?
— По-моему, ему стало интересно, зачем я это делаю.
Клава так пожала плечами, что я поняла: и она не знает зачем.
Мы думали, что Ларин выйдет из парадного старого дома, а он появился из-за угла соседнего переулка.
— Здравствуй, Туся! — сказал Лаврик, не глядя на Клаву. Он видел её тысячу раз, но теперь, когда я намекнула на то, что у Клавы возник интерес, бедняга не мог смотреть на неё. Как будто бы до сих пор от Клавиного нестерпимого блеска глаза Лаврика охраняло защитное стекло, как у электросварщиков, а теперь это стекло у него неожиданно отняли. Защитным стеклом была недосягаемость.
— Её зовут Татьяна, — изрекла Клава сонным голосом.
У неё было тоже довольно глупое положение. Наверное, так чувствовали себя когда-то невесты на смотринах. Приведут к тебе полузнакомого человека, а ты выкладывайся. Правда, Клава была в лучшем положении ввиду своей полной незаинтересованности в этом очкарике и потому что она слишком хорошо знала себе цену. Клаве хотелось как-нибудь побыстрее ликвидировать последствия моего неосторожного намёка на возникший интерес. И хотя я действовала по её просьбе, она сейчас почти засыпала, чтобы показать своё абсолютное равнодушие.
— А тебя — Клавдия? — спросил Лаврик, по-прежнему глядя на меня. — Тогда я — Лаврентий. Лучше — Лавр.
«Некоторая доля юмора у него всё-таки есть», — подумала я.
— Вы действительно решили вытащить меня на танцы? — продолжал Лавр, глядя на фонарный столб.
— Да, только по дороге прихватим Серёжку, — добавила Клава. — Он ждёт меня у входа в горсад.
По дороге мне очень интересно было наблюдать за Лавриком и Клавой. Ведь это не так просто — идти рядом и не видеть друг друга. Лаврику — из боязни ослепнуть, Клаве — для того, чтобы отнять у него все надежды. Как бы то ни было, но они уже были не безразличны друг другу. У них уже возникли отношения. И это сразу почувствовал Серёжка, когда увидел нашу троицу.
— Туська, твои штучки? — спросил он меня, кивнув на Клаву и Лаврика, которые по-прежнему смотрели в разные стороны. Клава — на звёзды, а Лаврик — на афишу Ростовского театра оперетты, гастролировавшего в нашем городе.
На «Туську» я не откликнулась. Пауза затянулась, и Серёжка совсем пал духом.
— Тусю зовут Татьяна, — сказал Лаврик.
— А тебя — Лаврик, — кривляясь, просюсюкал ничего не понимающий Серёжа, — мальчик из параллельного.
Он думал этим как-нибудь унизить невесть откуда появившегося парня, стоявшего рядом с его Клавой.
— Лучше — Лавр, — чтобы не остаться в долгу, заявил Лаврик нарочитым басом и поправил очки. Потом он протянул Серёже руку. Последовало мужское рукопожатие.
— Хорошо, Лавр. Топай за билетами, — предложил Серёжа, который постепенно приходил в себя. — У меня только два. Очередь — сам видишь. А мы с Клавой пошли.
Очередь к кассе танцплощадки была минут на сорок.
И тут произошло невероятное.
— Ничего, у меня четыре, — сказал Лаврик и вытащил из кармана билеты.
Клава сразу проснулась. Ещё бы, этот мальчик из параллельного проявил такую проницательность, которой могли бы позавидовать Бальзак, Мопассан и даже Трифонов, если бы они учились в нашей школе. Значит, вместо того чтобы топтаться у зеркала в поисках последних решающих штрихов, которые должны были бы сразить наповал двух ожидавших его девиц, Лаврик смотался за билетами. Потому-то он и возник из-за угла соседнего переулка, а не из своего парадного.
Он всё понимал и всех нас видел насквозь.
На Клаву это произвело сильнейшее впечатление, и с этой минуты она так прилипла к Серёже, что он мог бы ошалеть от счастья, если бы не предчувствовал, что в будущих событиях ему достанется роль оселка, на котором Клавка и Лаврик будут точить острия своих копий.
Не знаю как в других городах, но в нашем горсадовская танцплощадка охраняется, как космодром на мысе Кеннеди. Вокруг бродят дружинники с красными повязками и наряды милиции. Возле билетёрш минимум по два милиционера. Посетители медленно продвигаются между железными перилами к входу. Дружинники пристально вглядываются в их лица и по временам кое-кого вытаскивают из очереди. Тогда происходит разговор, знакомый как речетатив из надоевшей оперы:
— А что я сделал, а что я сделал? (Тенор фальцетом.)
— Сам знаешь! (Драматический баритон.)
— Ничего я не знаю. У меня билеты — значит, имею право! (Тенор в среднем регистре.)
— Знаешь! (Баритон на октаву ниже.)
Дальше возможны варианты как в тексте, так и в музыке, в зависимости от конкретных обстоятельств.
— А кто в прошлую субботу посредине площадки спать улёгся?
— Не я, товарищ дружинник, честное слово, не я! (Это во всех вариантах и обязательно фальшиво.)
— Опять в коляску захотел? (В оркестре кода.)
Когда мы на подступах к площадке увидели издали всё это плюс облепивших решётчатый забор безбилетников и тех, кого почему-либо не пустили в освещённый люминисцентными лампами рай, мимо нас прошёл какой-то суперпижон.
В южных городах моды от нагревания расширяются.
— У него вырубоны до лопаток, — сказала Клава про удаляющийся пиджак.
— Вот именно, — прицепился к этому Лаврик, — весь вопрос в том, хотим ли мы себя показать, или у нас естественное желание подвигаться в современных ритмах. Я лично был бы удовлетворён этой скромной аллейкой.
— А комары? — спросила Клава.
— Их на свету больше. Татьяна, давай попробуем.
Мы попробовали, а Клава и Серёжа смотрели.
— Урну не сшибите, — сказал Серёжа мрачно.
Мы метнулись от урны.
— По газонам не ходить, — продолжал издеваться Сергей.
Мы метнулись от газона.
— Попробуем? — предложила Сергею Клава.
Они попробовали и по закону подлости сразу сбили урну. Минуты две мы хохотали. Потом оркестр на танцплощадке заиграл танго, и его нельзя было пропустить.
Превосходная мысль всё-таки блеснула у Лаврика — удовлетвориться этой скромной аллейкой. Две свободно танцующие пары, а не шпроты в банке, как на танцплощадке. Наверно, на нас и со стороны приятно посмотреть — вон уже какие-то тёмные фигуры останавливаются.
— Ты давно дружишь с этой… как её… — начал прикидываться Лаврик.
— Ладно, Лавр… ты после сегодняшнего вечера её имя во сне повторять будешь.
— А может быть, твоё?
— Не стоит.
— Почему?
— Есть причина. Тебе нравится Серёжа? — Я сказала это так, чтобы он понял причину.