В моей смерти прошу винить… (сборник)
Шрифт:
– Где этот раздолбай?! – Из своего кабинета выскочил Артем Холодов. Начальник и просто мудак.
Макс подумал, что Артем ищет его. Ублюдок никогда не стеснялся в выражениях, особенно в тех, которые характеризуют его подчиненных.
– О, Маркелов, ты курьера не видел?
Макс отрицательно помотал головой. Даже если бы и видел, не сказал.
– Он в больнице.
Макс и Артем повернулись на голос. Надя Бородина – менеджер по развитию – промокала платочком покрасневший нос.
– Дима в больнице, – повторила она и всхлипнула.
– Нашел время болеть, – огрызнулся Артем.
– Как вы можете так говорить?! – взвилась девушка. И судя по этому возгласу, красавец курьер и ей «впердолил». Где? В кладовке, в сортире или прямо у нее на столе? – Как вы можете? – уже тише спросила девушка. – На нем тридцать ножевых ран.
Маркелов выронил сумку с ноутбуком, тут же поднял ее и пошел к своему столу. Новость, неприятная новость, несла какой-то оттенок позитива. Для Макса, разумеется. Один раз – случайность, два раза – совпадение… Это могло быть и совпадением. Он видит изнасилование и убийство девушки, похожей на коллегу, на следующий день ее труп находят на пустыре. Он видит (он режет его сам), как убивают курьера, и оп-ля – «курьер-трахатель-менеджеров» в больнице с тридцатью ножевыми ранами. Совпадение? Возможно. Тем более что он видел это во сне. Только третий раз делает все это закономерностью. Что ж, оставалось ждать. Максим включил ноутбук и попытался сосредоточиться на работе.
Ждать пришлось недолго. Часам к одиннадцати, когда Макс собирался выпить вторую кружку кофе со сливками, в офис влетел охранник со стоянки и первому же попавшемуся на глаза начал рассказывать, «как все это было». Он рассказывал несвязно, все время глотая окончания слов. Люди начали собираться вокруг. Никто толком не понимал, что произошло. Ясно было одно – что-то случилось на стоянке. Холодов, заметив излишнюю активность подчиненных вокруг человека в черной форме, вышел из кабинета и направился к несогласованному митингу.
– Какого черта вы все здесь собрались? – раздраженно спросил он.
– Артем Иванович, – к нему навстречу вышел жополиз Антохин, – там, на стоянке, кого-то убили.
– Кого? – недоверчиво спросил Холодов.
– Бобрышева, – ответил кто-то из толпы.
– Как? – выдохнул Артем. Он даже побелел.
И тут в разговор снова включился охранник. Только теперь он поведал обо всем очень доходчиво. На стоянку залетела «девятка» с тонированными стеклами как раз тогда, когда по ней шел «ваш лысый». Машина на полном ходу сбила его и, не останавливаясь, скрылась.
– Пьяный, наверное, – подытожил страж.
– Ну а что с Матвеичем? – спросил Артем.
– А куда он денется? Лежит себе там. Башка отдельно, он – отдельно.
Даже те, кто перешептывался, теперь замолчали. Макс не мог понять, что их так насторожило. Беспардонность рассказчика или развязка истории?
– А что с его головой? – осторожно спросил Артем.
– Отрезало подчистую, – сказал охранник и вскользь ударил правой ладонью по кулаку левой руки.
Вот тебе и третий раз.
Максим приехал домой около десяти вечера. Он ездил по городу и думал. Много думал. Шоу, террористы и заложники, Анжела, Димка и Киса. Что это? Звенья одной цепи или бред, засевший глубоко в его голове? Впервые за долгое время его не тянуло к телевизору. Выкатав весь бензин, Макс поставил машину во дворе. Лампочка «поплавка» в баке уже не мигала. Она горела, прожигая дыру в его голове. Он заглушил двигатель и вышел из машины. Какое-то время постоял, глядя на окна своей квартиры, на тарелку между ними. Вдруг он мысленно представил, как в его квартире что-то взрывается и их дом складывается, как карточный домик. Огонь и копоть, стоны и крики. Он видел, как его соседка по этажу бегала и искала свою дочь. У женщины не было руки. Наверное, оторвало взрывом. Одежда и обрубок все еще дымились. Сосед дядя Толик стоял на коленях, схватившись за уши. Из-под ладоней, из глаз и носа текла кровь. Старик что-то шептал. Скорее всего, молился.
Максим встряхнулся, и видения ушли. Все стихло. Окна безмолвно смотрели на него. Маркелов трижды сплюнул через левое плечо и пошел к подъезду. Он любил подобные шоу, но только смотреть. Участие не было предусмотрено. После развала Союза участником реалити-шоу «Террористы и заложники» мог стать кто угодно, причем без предварительной записи. И собственного участия в роли жертвы он боялся больше всего. И он очень надеялся, что не станет заложником ни в жизни, ни в шоу.
Максим принял душ, налил кружку какао и вошел в зал. Сел напротив телевизора, не решаясь включить его. Что бы в шоу ни произошло сегодня, он его просмотрел. И завтрашняя смерть будет полной неожиданностью. Точнее, сама гибель кого-то из сослуживцев признавалась сейчас им как факт, но вот имя жертвы он затруднялся назвать.
Вдруг Маркелова осенило. А что, если ему показывают, кто умрет, и ему нужно это остановить? Ага. Вечером подрочить, глядя на изнасилование завхоза, а утром облачиться в комбинезон Супермена и спасать ее хер знает от чего. Если первая часть его устраивала как проведение досуга с пользой, то вторая категорически отвергалась как бесполезная. Он не Супермен, и никакого сраного костюма у него нет. Он любит унижать и смотреть на то, как унижают. И если в этом мире люди делятся на террористов и заложников, то он не кто иной, как террорист.
Максим включил телевизор и, не задумываясь, переключил на «ТеррорТВ». Они были там. Каждый был занят своим делом. Кто-то мучил, а кто-то мучился. Такова жизнь. Жизнь и реалити-шоу.
Бандиты вытащили в центр какого-то придурка в широких штанах со множеством карманов. Максим не видел лица, но знал, что этот дохляк работает в отделе строительства региональным менеджером проекта.
– Пожалуйста, не бейте меня! – взмолился парень.
– Почему? – задал вопрос один из убийц.
– У меня гемофилия.
Бандиты на какое-то время зависли. Они переваривали услышанное.
– Ты пидор, что ли? – прозрел один из них.
– Нет, – поспешил ответить заложник.
– Тогда какого хера ты мне здесь ссышь в уши?
Парень сообразил, что его не поняли, и быстро произнес:
– Гемофилия – это плохая свертываемость крови. Я могу умереть от потери крови.
Макс чуть с дивана не упал. Это ж надо быть таким придурком! Это то же самое, если бы жертва изнасилования сказала насильнику: а у меня сегодня месячные, так что извини, у нас, наверное, ни хрена не получится. Придурок! Людям, способным на убийства, не свойственно чувство брезгливости и уж тем более сострадания.