В мутной воде
Шрифт:
– Тем более, - прибавила она, - что о вашей жене, брат, я так много слышала хорошего.
Намек был слишком груб, но старик принял его за чистую монету и поцеловался с сестрой.
Тем временем Варвара Николаевна с такою ласковостью отвечала на приветствие Борского, так нежно попеняла ему, что он совсем забыл своего старого приятеля, и так мило заметила ему, что теперь, когда они породнились (при этом она усмехнулась), она надеется, что он познакомит ее с милой племянницей и будет ее чаше навещать, - что Борский мысленно обругал ее самым площадным образом.
– Как кстати вы
– донимала она его...
– Как видно, не совсем...
– Как не совсем? По крайней мере узнали о нашей свадьбе раньше других! Мы избегали парада!
– тихо заметила она, беря под руку мужа и направляясь к выходу.
Угрюмый, вернулся Борский домой, и когда Елена, поджидавшая его обедать, взглянула на него, то была изумлена: такое злое выражение было у него в глазах. Таким она его никогда не видала. Он ничего не ел и за обедом просидел, против обыкновения, молча.
Варвара Николаевна была взбешена. Едва она успела сесть в карету, как дала волю своему гневу и обрушилась на мужа.
– Ваши родные хотели сделать какой-то скандал... Это наконец невыносимо... Разве вы маленький или сумасшедший?.. Их алчность доводит их до глупости... Вы видели... Они с собою зачем-то привозили полицейского...
– Полицейского?
– удивился старик.
– Да, полицейского! Вы его, верно, не заметили... Это что же такое?.. И я вас прошу, чтобы их нога не была у нас в доме... Я не желаю подвергаться оскорблениям!..
Но она напрасно просила об этом Орефьева. Он и сам был раздражен неожиданною встречей, а известие о полицейском привело его в бешенство.
– А вот они увидят!..
– говорил он, задыхаясь.
– Увидят... Подлецы этакие... Им смерть моя нужна... Они жаждут наследства... Но ты защитишь меня от них... да?
– вдруг прошептал он.
– Ведь для тебя... Ты - мои ангел-хранитель, а я - раб твой... верный раб... Так ведь?
Старик вдруг заплакал, как малое дитя, склонив свою дрожащую голову на плечо Варвары Николаевны, как бы ища защиты против своих родственников.
Ей сделалось жутко в полумраке кареты, быстро катившейся по темным улицам, вдвоем с этим всхлипывающим стариком, шептавшим ей слова любви и страстно прильнувшим к ее руке своими холодными губами. Она была очень рада, когда карета подъехала к крыльцу и они поднялись в освещенные комнаты квартиры.
Гости (какие-то странные личности) оставались недолго. Они выпили по бокалу шампанского, поздравили молодых и разъехались.
Башутин уехал последний. Прощаясь, он поцеловал ей руку и прошептал:
– Первый акт сыгран. Теперь - второй и... и последний!
Она вздрогнула от этих слов и тихими шагами вернулась в маленькую гостиную, где нетерпеливо ожидал ее несчастный старик.
Глава четвертая
СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК
I
На первой неделе великого поста в числе пассажиров курьерского поезда, прибывшего из Москвы, из вагона второго класса выскочил молодой артиллерийский офицер и торопливо пробирался к выходу.
– Венецкий! Здравствуйте!
– окликнул его сзади женский голос.
Офицер обернулся и изумленно взглянул сквозь очки на хорошенькую маленькую женщину лет двадцати шести, элегантно одетую во все черное.
–
Вдруг румяное, дышавшее здоровьем лицо офицера осветилось радостною улыбкою. Он как-то по-товарищески протянул широкую мягкую руку и весело воскликнул:
– Катерина Михайловна!.. Вот не узнал!
– Верно, состарилась, что не узнали... Откуда вы?
– Из Черниговской губернии...
– Куда это вы забрались?.. А я пять лет, как уже замужем. Вот мой муж!
– указала она на высокого степенного блондина в цилиндре.
– Николай Николаевич Распольев! Алексей Алексеевич Венецкий! Помнишь, Никс, я тебе много о нем говорила? Росли вместе!
– весело щебетала молодая женщина. Вот теперь, - обратилась она к Венецкому, - мы для вас работаем. Только что ходили смотреть новые вагоны для раненых... Ах, какая прелесть... Никс сам распоряжался... Мы оба в "Красном Кресте"... А вы, верно, на войну проситься приехали?
– Я получил место в Петербурге.
– Фи!.. Что за охота вам теперь в Петербурге оставаться... Вы разве не хотите на войну?
– укоризненно покачала она головой, делая гримаску.
– Пошлют - пойду!
– И вы так спокойно об этом говорите?
– Да разве охота проситься умирать? В этом нет никакого удовольствия! Право!
– добродушно проговорил офицер.
Молодая женщина удивленно вскинула на него свои бойкие глазки и снова покачала головой...
– Да вы после этого не русский... У нас такое возбуждение... Молодежь наша наперерыв просится... Что молодежь? Недавно князь Рязанцев, - старику семьдесят лет, - и тот просился, чтобы его зачислили в юнкера в действующую армию...
– Пусть просятся, а я проситься не стану!
– Ну, мы еще об этом с вами поговорим... Надеюсь, что вы у нас побываете? У вас какие-то странные тенденции... Уж не против ли вы войны?.. У нас тут есть такие...
Она остановилась, прибирая выражение.
– Изменники, хотите вы сказать?
– улыбнулся Венецкий...
Распольев как-то странно косил глаза на молодого офицера. Ему не нравилась простодушная манера, с которою он говорил с его женой. Когда его жена остановилась на минуту, он заметил торжественным тоном:
– Эта война не похожа на другие войны... Последствия ее будут такие, каких мы не ожидаем. Эта война в полном смысле национальная...
– Именно национальная!
– повторила Екатерина Михайловна.
– От этого такое всеобщее возбуждение. Вы увидите, как Петербург возбужден, а о провинции и говорить нечего: там, судя по газетам, ждут и не дождутся.
– Ах, не верьте, пожалуйста, - стал убеждать Венецкий с юношескою горячностью, - не верьте! Я, впрочем, не знаю, как в других местах, но там, где стояла наша батарея, я никакого возбуждения не замечал... В деревнях и не знают ничего о войне... В уездном городе, впрочем, разные барыни действуют... Говорят, устраивают комитеты, но денег никто не дает, а рассчитывают все, что мужики дадут... Вот тоже приезжали интендантские чиновники. Те тоже ждут не дождутся войны!
– усмехнулся он.
– И вообще, больше всех кричат те, кому не придется идти на войну... А впрочем, быть может, я и ошибаюсь...